— Они убили её!
Ложь.
Ты ошибаешься.
Это неправда.
Я посмотрела на Альба. На опущенную голову и сжатые кулаки. Посмотрела в уродливое испуганное лицо своего мужа.
— Где Диана, Равад? Где моя дочь?
Ответа не было.
Моя Диана.
Она дома. Играет в детской с любимыми куклами. Каштановые волосы заплетены в косички. Плюшевый бык, тот, которого я пять лет назад вытащила из мусорного ведра, звенит колокольчиками на шее: дочка угощает его воображаемым чаем из игрушечного сервиза.
Моя Диана…
Грудь сдавило. Лёд достиг лёгких, горла. Я не могла дышать. Не могла сделать ни вдоха. Перед глазами стояло круглое личико с милыми ямочками на щеках. Вот она бежит ко мне, смеющаяся, с рисунком в руках: солнце занимает половину альбомного листа, дома в его лучах маленькие, жмущиеся к нижнему краю. Улыбается, а между передними зубами щербинка. Мягкие прядки щекочут моё лицо.
Эсса рыдала, всхлипывала и царапала свои щёки, а я смотрела на неё и не слышала.
Я бросилась в толпу, и толпа расступилась передо мной. Навстречу шла женщина — тёмное расплывающееся пятно. Но что, что у неё в руках? Это…
Жёлтое платьице. Маленькие ножки в белых колготках, аккуратно заштопанных под лодыжкой. Я знаю. Я зашивала их утром перед тем, как надеть Диане. А эти красные туфельки всего несколько часов назад помогала застёгивать. Они, эти туфельки, слишком яркие, неуместные в окружающей серости, приковали мой взгляд. Ноги в таких туфельках должны бегать, а не безвольно болтаться в воздухе, удерживаемые чужой рукой.
Задушили.
Я смотрела на туфли, потому что была не в силах перевести взгляд на восковое лицо, спрятанное на груди посторонней женщины. Лицо, знакомое до последней чёрточки. Любимое лицо. Мёртвое.
Моя дочь.
Родной отец или дед, кто-то из них, прижал подушку к её лицу, вдавил, перекрыв дыхание. Она погибала в агонии, моя добрая, солнечная малышка, задыхалась, приглушенно кричала, молотила по кровати руками и ногами, не понимая, что происходит, почему те, кого она любит, кому доверяет, делают больно.
Её страх. Её боль.
Она не могла молить о помощи, не могла позвать меня, потому что меня не было рядом. Её крик был не слышен, но она звала меня. Должна была звать. Меня, свою маму. Единственную, кто мог уберечь, кто должен был защитить, кто…
Кого не было рядом.
Диана, я хочу обнять тебя. Я хочу почувствовать твоё тепло. Отдайте мне её, отдайте! Я обниму тебя, и всё будет хорошо, нас больше никто не обидит. Вот твой бычок: он тёплый и пахнет воображаемым чаем.
Слишком поздно. Моя Диана…
Когда я оторвала взгляд от жёлтого платьица, когда взглянула в посиневшее лицо дочери, тогда лёд наконец достиг моего мозга.
Её больше нет.
И я закричала.
* * *
Я рухнула на колени, прижимая к груди тело убитой дочери. Не было слов, которые я могла бы сказать, слёз, которые могла бы выплакать, способов излить свою боль. Этот звук, этот дикий вой рождён моим горлом? Что это за оглушительные треск и звон резонируют с моим криком? Я рыдала, выла, и словно рябь бежала по оконным стёклам небоскрёбов, возвышающихся над толпой. Не было нужды оборачиваться, чтобы понять: стена, запирающая лес, пала. Подчиняясь моей ярости, ветви деревьев стремительно разрастались и выбивали кирпичный забор, корни сминали металлические засовы. Земля сотрясалась, и по асфальту, сковавшему её, во все стороны расходились трещины. Наружу из разломов вырывались гибкие толстые стебли и лианами оплетали дома, карабкались до самых крыш, подбрасывали в воздух стоящие на тротуарах машины, гнули фонарные столбы. Нарастающий гул, идущий сквозь моё тело, иссушал, но приносил облегчение. Я чувствовала, как вваливаются щёки, как высыхает кожа, натягиваясь на скулы. И как Она, невидимая, безымянная, милосердная, забирает боль. И шепчет беззвучным голосом в глубине сознания, обещая: «Диана будет жить. Не здесь. В другом, лучшем мире».
Асфальт взрывался, выпуская на свободу всё новые побеги и корни, и они расползались по городу, превращая улицы в джунгли. Люди бежали: мужчины — не женщины. Те слышали силу, взывающую из леса, дремлющую в их собственных душах.
Равад и отец в ужасе обгоняли друг друга, перепрыгивая через корни, маленькие, жалкие человечки. Лианы настигли их, прошли сквозь тела, вздымая высоко в воздух. Глаза расширились, рты распахнулись, и на губах выступила кровь.
Я стояла в центре хаоса на коленях и, когда голос сорвался, поднялась, обнимая мёртвую дочь. Эсса подбежала и стиснула мои плечи.
Магия ревела внутри, вилась, металась в воздухе, и я позволила этой силе захлестнуть мой разум — и стала той, кем должна была стать.
Я сказала тихо, но голос мой разнёсся по всему Ахарону.
— Сёстры. Пришло время вернуться домой.
* * *
Магия, прошедшая через моё тело, вырвавшаяся наружу с криком, растворила боль. Сквозь лёд, сковавший сознание, я смотрела, как Эсса уводила растерянных женщин к лесу. Они шли, оставляя позади прежнюю жизнь, не унося с собой ни единой вещи-воспоминания, забирая только детей. Там, куда мы направлялись, всё необходимое, важное нас ждало в избытке.
Как в моём старом видении, длинная вереница женщин тянулась к стене, перелезала через горы битого кирпича и продолжала путь среди разрастающихся деревьев. Но за стёклами небоскрёбов, оплетённых лианами, маячили бледные лица тех, кто боялся присоединиться к мрачной процессии. Сила, жившая в их сердцах, запуталась в страхе, утонула в неверии и не смогла пробиться сквозь муть предрассудков. Они, эти женщины, мои сёстры, смотрели нам вслед — призрачные силуэты за шторами в тёмных окнах. И их, оставшихся, было большинство.
Я скинула туфли, отвернулась, оставляя за спиной разрушенный город, свою неуверенность, свою слабость, свою боль, и с телом мёртвой дочери на руках направилась к лесу. Я шла последняя, замыкая процессию. Под ногами хрустел кирпич, трещины в асфальте кололи босые ступни, а потом волшебная мягкость земли обула меня в надежду, исцеляя раны душевные и физические.
Диана будет жить. Не со мной, не с нами, не здесь, но будет. И Раххан тоже.
Тьма распахнула объятия: за деревьями, сияя первозданной космической чернотой, раскручивался портал. Ворота, открытые специально для нас, поднимались над верхушками вязов и манили в свои глубины. Туда, где мы построим свой новый дом — лучший мир, без боли, без ненависти, без запретов. Сёстры расступились, пропуская меня вперёд, и ладонь Эссы накрыла моё плечо.
— Веди, — сказала она с благоговением, с восторженным вздохом. — Веди нас, Первая Тёмная.
Примечание:
И только сейчас коварный автор скажет вам, что, хотя это отдельная самостоятельная книга, но всё же она является частью цикла о Верхнем мире, а если быть точной — своеобразным приквелом, историей возникновения самой могущественной расы из «Рай тебя не спасёт». Те, кто читали, скорее всего, вспомнили, кто такая Первая Тёмная. Те, кто не читали, но хотят узнать, что было дальше с женщинами, покинувшими Ахарон, — добро пожаловать в «Рай тебя не спасёт». Там вы узнаете о мире, в который они ушли, и что стало с потомками Магграх — величайшей предводительницы будущих ведьм.
