Судите сами. Как обычно крылатые ящеры обхаживали любимых? Покупали им дома, обещали защиту и полное содержание.
Подарить ведьме, ненавидящей любые замкнутые пространства, дом? Соблазнять деньгами существо, известное своей независимостью? Пытаться защищать того, кто сам способен обидеть кого угодно?
Таскать цветы и конфеты — и вовсе выставить себя посмешищем.
Поломав над ситуацией голову, он в конце концов пришёл к Тёмной и без лишних прелюдий рассказал всё как есть. И получил прямой, исчерпывающий ответ.
— Я не заинтересована в отношениях,— нахмурилась ведьма, — в любых. Не в этой жизни.
А потом, полвека спустя, её не стало. Проклятье! Он сам отнёс её в нижний мир. Там, в лесу, рядом с грудами кирпича она отыскала грязную ржавую пилочку для ногтей и долго над ней рыдала, думая, что её не видят.
Если бы он знал, что она собирается сделать... Если бы знал…
Конец ретроспективы
* * *
Он же говорил ей не ходить в этот тоннель! Предупреждал об опасности!
Дрэйвен стоял на краю пропасти, и руки его тряслись. Шок, гнев, вина смешивались и разрывали грудную клетку нарастающим комом. Он чувствовал, как к горлу подступают рыдания, слышал в голове собственный безудержный вой, но, онемевший, не мог издать ни звука. Боль застряла внутри, не способная выплеснуться ни слезами, ни криком.
Дрожь, охватившая пальцы, поднялась выше. Затронула плечи. Сквозь сковавший сознание лёд он услышал, как стучат друг о друга зубы.
— Втор-р-рой р-р-раз, — прохрипел, словно в бреду. — Уже втор-р-рой.
И обнаружил, что задыхается. Снова и снова конвульсивно глотает воздух, а выдохнуть не может.
— Дыши, — ведьма схватила дракона за плечи и встряхнула, — давай, успокойся. Вдох-выдох, вдох-выдох. Надо спуститься и сохранить тело. А душу мы знаем, где искать.
— Знаем, — кивнул дракон, — но оттуда не выбр-р-раться.
Глава тридцать первая
В которой мы узнаём, почему в Верхнем мире — впрочем, как и в любом другом — умирать не рекомендуется
Я очнулась в позе эмбриона внутри шёлковых стенок кокона, будто куколка, готовящаяся стать бабочкой. В голове стелился туман, тело ощущалось лёгким и невесомым. Имени своего я не помнила, более того, не горела желанием его узнавать.
Проснувшись в незнакомом месте с дырой в памяти, человек должен испытать страх, как минимум — удивление. Желание получить ответы на бесчисленные вопросы, которые не могли не возникнуть. Но единственной эмоцией, охватившей меня при пробуждении, было спокойствие. Просветлённое и всеобъемлющее.
Кокон раскачивался, будто слива на ветвях, и мысли казались завёрнутыми в шуршащую вату. Сквозь переплетение шёлковых нитей сочился свет, и мне удалось разглядеть свои руки: под кожей отчётливо проступали вены — толстые верёвки, похожие на стебли растений. Пальцы были длинными и узловатыми, ногтевые пластины — матово-серыми.
Без особого любопытства я ощупала лицо — острые скулы, впалые щёки, твёрдый подбородок — и убедилась, что не просто худа — дистрофична. Подняла руки выше и потрогала волосы. На ощупь это была спрессованная солома, образующая на голове сложную высокую конструкцию. Нечто среднее между башней и гнездом.
Была я такой всегда или стала сейчас, меня не беспокоило. Немедленного желания посмотреться в зеркало не возникло.
Внутри подсвеченных стенок кокона царили уют и безмятежность. Пахло влажной землёй и деревом. Покидать эту своеобразную колыбель не хотелось. Так, должно быть, ощущает себя ребёнок в животе матери.
Но, вопреки моему желанию, шёлковый мешок, в котором я была заперта, начал медленно опускаться. Нити, формировавшие его стенки, постепенно раскручивались. Сквозь истончающуюся материю проникало всё больше света.
Наконец я обнаружила себя под деревом, на ветвях которого раскачивались сотни, тысячи таких коконов, заменяющих ему листья. Я посмотрела на сухой ствол, обхватить который не смогло бы население целого города, на размашистую крону, заслонявшую небо, и почувствовала себя муравьём. Вершина этого гиганта, должно быть, выходила за нижний слой атмосферы. Моя макушка едва доставала до торчащего из земли корня.
Коконы опускались и раскручивались. Из белых лохмотьев яркими пятнами возникали женщины. Все они выглядели одинаково. Мумии с серой кожей и глазами, лишёнными зрачков. У всех чётким треугольником выделялись ключицы, остро выпирали лопатки и плечевые кости. Платья напоминали красную паутину, плотно обёрнутую вокруг грудей и бёдер, но ажурную на талии.
Я опустила голову и убедилась, что одета так же. За алым кружевом угадывались полоски рёбер.
Я не знала, куда идти, но беспокойства по этому поводу не испытывала. Влилась в толпу и позволила себя вести. Все двигались в одном направлении.
Долгое время мы шли под деревом, не в силах покинуть тень его разлапистой кроны. Высоко над головой тянулись ветки, висели коконы, напоминающие плоды экзотических растений. Земля под босыми ногами ощущалась гладкой и твёрдой, как кость. Чтобы воткнуть в неё лопату, пришлось бы максимально напрячь мышцы.
Но вот дерево осталось позади. Мы вышли за пределы его грандиозной тени, и я осознала, что границы между небом и землёй нет. И небо, и земля были цвета вулканического пепла.
— Смотрите, новенькая, — услышала я за спиной, но оборачиваться не стала, и без того уверенная: говорят обо мне.
— И правда. Давно у нас не было пополнения. Дадим ей имя или пусть сама выберет?
— Не успеет. Кто-нибудь назовёт раньше. Почему не мы?
— «Лу» — как тебе?
— Звучит странно.
Я ускорила шаг, не желая становиться Лу или обретать другое, столько же несуразное имя. Попыталась вспомнить собственное или придумать что-нибудь благозвучное, но голова по-прежнему была набита ватой.
Из-за того, что небо и земля сливались, казалось, будто я иду в тумане, но через несколько метров я увидела туман настоящий. Он клубился у ног, тоже серый, но темнее окружающего пространства. Сначала доставал до щиколоток, затем добрался до голеней, а вскоре скрыл и колени.
Если в коконе пахло мокрой древесиной, то теперь в воздухе разливался отчётливый яблочный аромат.
На плечо опустилась ладонь.
— Вот свободный стол, Элли. Добро пожаловать в туманный круг.
Глава тридцать вторая
В которой главная героиня вливается в ряды загробных трудоголиков
Теперь я заметила ряды хрустальных столов, утопающих в тумане и почти с ним сливающихся. Напротив каждого стола — зеркало, у ножек — глубокие плетёные корзины.
— Меня зовут Риэль, — произнесла незнакомка, давшая мне имя. Не самое плохое, стоит заметить. Лу звучало как кличка домашнего питомца, а это вызывало смутные ассоциации.
