Ноэлла помчалась наверх, где ее ждали еще три повседневных платья. Потом настал черед вечерних туалетов, и их один за другим изъяли из коробок. Ноэлле они показались настолько прелестными, что когда она надела первое, с оборочками, расшитыми бисером, то почувствовала себя принцессой из сказки.
Теперь она уже не бежала по лестнице, а спускалась степенным шагом, с удовольствием прислушиваясь к шуршанию шелка. Она прекрасно осознавала, что кожа ее над глубоким декольте кажется ослепительно белой. Проходя мимо зеркала, Ноэлла, вглядевшись в свое отражение, решила, что похожа на цветок.
Войдя в библиотеку, она присела перед графом в низком реверансе, поскольку посчитала это уместным в подобном наряде.
Потом приблизилась к столу, за которым он сидел, ожидая, какой приговор он вынесет на этот раз.
Граф внимательно посмотрел на нее, и, к своему удивлению, Ноэлла увидела, что взгляд его стал жестким.
– Вырез слишком большой! – резко бросил он. – Да и лиф слишком облегающий! Передайте портнихе: если у нее нет приличных туалетов, которые ни одна леди не сочла бы для себя зазорным надеть, пусть забирает свое тряпье и убирается обратно в Йорк!
Ноэлла вздрогнула, словно ее ударили по щеке. Секунду она стояла, будто окаменев, испуганно глядя на него. Потом, когда до нее наконец-то дошел смысл его слов, она почувствовала, как на глаза у нее наворачиваются слезы.
Она повернулась к двери и чуть не подпрыгнула от неожиданности – граф с силой стукнул кулаком по столу.
– Я хочу, чтобы моя сестра, выглядела, как леди, а не как какая-нибудь комедиантка!
Перед последним словом он сделал паузу, и Ноэлла поняла, что он хотел сказать не «комедиантка», а «потаскушка», имея в виду свою мать. Медленно поднялась она по лестнице.
С трудом отыскала среди многочисленных вечерних туалетов одно платье, более-менее скромное, которое, когда она показала его графу, заслужило его одобрение. Одобрил он и два последующих платья, после чего попросил прислать к нему портниху.
Ноэлла не присутствовала при их разговоре, однако догадывалась, что он высказал ей свои замечания и соображения по поводу туалетов. После этого разговора последние несколько платьев не стали даже вытаскивать из коробок.
Однако Ноэлле было дано разрешение самой выбрать себе ночные сорочки и белье. Поскольку все эти предметы были отделаны тончайшим кружевом и изготовлены из великолепного шелка, она подумала, что граф вряд ли разрешил бы их купить, если бы увидел.
Портниха предложила ей заказать также туфельки, шляпки и перчатки и обещала прислать их Ноэлле как можно скорее. Ноэлла согласилась, после чего портниха, вполне довольная своей поездкой, отбыла восвояси.
Немного отдохнув, Ноэлла надела одно из платьев, получивших одобрение графа. Однако ее все еще мучили опасения: вдруг он опять рассердится. Тогдашняя мода требовала, чтобы лиф платья плотно облегал грудь, а глубокий вырез оставлял открытыми плечи.
Ноэлла постаралась подтянуть платье наверх как можно выше, чтобы не казаться в нем совсем уж голой, однако это мало помогло.
Видя, что ничего не получается, она пришла в отчаяние. Поскольку у нее еще никогда не было вечернего платья, она имела довольно смутное представление о том, как оно должно выглядеть. Все ее скудные познания о моде ограничивались виденным в дамских журналах, которые мама брала посмотреть у жены викария. Поэтому она понятия не имела, как она выглядит – то ли вызывающе, то ли невероятно модно. Пытаясь определить это, она пристально разглядывала себя в зеркало, пока на выручку ей не пришла нянюшка.
– Что вам еще нужно, мисс Ноэлла, – заметила она, – так это ожерелье.
– Откуда же его взять? Ты же знаешь, я продала его давным-давно, – улыбнулась Ноэлла.
– Я знаю откуда.
В комнате Ноэллы на туалетном столике стояла ваза с цветами.
Нянюшка, мастерица на все руки, проворно сплела из них ожерелье, напоминавшее венок. Ноэлла, когда была маленькой, часто плела такие для своей мамы. Нянюшка надела ожерелье из крошечных цветочков Ноэлле на шею, и платье совершенно преобразилось.
– Нянюшка, ты гений! – воскликнула Ноэлла. – Если бы у нас был магазин, ты могла бы плести ожерелья и мы бы их продавали. Думаю, выручили бы за них целую кучу денег.
На лице нянюшки появилась довольная улыбка.
– Ну, пока мы живем здесь, никакой магазин нам не нужен, – заметила она.
– Ш-ш-ш! – прошептала Ноэлла, с беспокойством оглядываясь на дверь.
– Ничего, не бойтесь, – успокоила ее нянюшка. – В комнате для слуг сейчас только и разговоров, что о вас. Говорят, будто вы нисколько не изменились с тех пор, как вас увезла отсюда ваша матушка.
– Я все время боюсь ошибиться, – пробормотала Ноэлла.
Она уже сообщила нянюшке о том, что рассказала графу, как они с Хокинсом поддерживали ее, когда умерли Каролина и мама.
– Я ведь сказала ему правду, – прошептала она, словно пытаясь убедить самое себя. – Вы действительно были очень добры к Ноэлли, а за мной ухаживали с самого моего рождения.
– Что ж, будем надеяться, что теперь кто-нибудь присмотрит за нами, – проговорила нянюшка. – А то как бы не пришлось нам отправляться домой, не имея ни пенса!
Ноэлла испуганно поежилась.
– Ты считаешь, что если граф обнаружит обман, то выгонит нас отсюда?
– А как же! – подтвердила старушка. – Так что, смотрите, не наделайте ошибок, мисс Ноэлла. Суровый он человек, все говорят!
По пути к замку Ноэлла размышляла о том, что никогда не была так счастлива, как в эти последние несколько дней. Граф не только прокатил ее в фаэтоне по поместью, чтобы она смогла составить о нем собственное представление, он также пригласил ее прокатиться с ним верхом. И Ноэлла, к своей гордости и радости, обнаружила, что, хотя не садилась на лошадь уже почти пять лет, навыки верховой езды не растеряла. В то время, когда был жив ее отец, она считалась первоклассной наездницей.
Однако поскольку семья их становилась все беднее и беднее, с каждым годом им было все труднее содержать лошадей, после смерти отца сначала продали одну лошадь, за ней другую, и мало-помалу конюшня опустела.
И теперь, сидя на породистой, холеной и великолепно объезженной лошади графа, Ноэлла пришла к выводу, что чудеснее верховой езды ничего быть не может, да и присутствие графа, признаться, доставляло ей истинное удовольствие.
У себя в спальне она частенько думала о том, что граф начинает ей нравиться, хотя она все еще побаивалась его, не зная, чего от него ожидать. Иногда он был сама любезность, охотно отвечал на ее вопросы и, казалось, наслаждался ее обществом. Потом вдруг ни с того ни с сего замыкался в себе, становился угрюмым, раздражительным и смотрел на Ноэллу с явным подозрением. Когда это случалось, Ноэлле начинало казаться, будто он догадывается, что она его обманывает, и у нее от страха сердце замирало в груди. В такие минуты она пыталась убедить себя, что подозрительность графа относится не лично к ней, а ко всем женщинам вообще.
