– Я верю тебе, Флинн, – тихо сказала Пегс. При свете звёздного проектора Флинн хорошо различала кобальтово-синие венки под её фарфоровой кожей.
Касим несколько раз нервно моргнул.
– Этого не может быть, – сказал он, взяв кусочек шоколада из шляпной коробки. – Но у меня есть идея. Билет твоего сводного брата должен быть ещё здесь. Нам нужно пойти туда и поискать. Может, он нам что-то подскажет.
Хрясь! Порыв холодного ветра заставил всех содрогнуться. Дверь с шумом откатилась в сторону. В проёме, окутанный насыщенным оранжевым светом ночных светильников, заглядывая в купе, стоял кто-то высокий. Кто-то из взрослых.
– Можно и мне воспользоваться приглашением? – спросил он.
Флинн оцепенела, как кролик при виде удава. Она ещё не успела понять, кто это, как человек протиснулся в купе, звёздную галактику Пегс, и закрыл за собой дверь.
– В качестве подкупа от меня небольшая порция ночных напитков, – сказал человек, поставив на пол полную банок коробку. Флинн, совершенно ошеломлённая, во все глаза смотрела на улыбающееся лицо Даниэля. При звёздно-серебристом свете проектора он ещё больше обычного походил на косулю – ведущую ночной образ жизни неуловимую косулю.
– Я увидел приглашение, валявшееся в складском вагоне, – сказал он, со вздохом опустившись на пол между Касимом и Фёдором, и принялся открывать одну из банок.
Флинн незаметно посмотрела на Фёдора. От ужаса, что оставил приглашение у всех на виду, он сразу стал словно на несколько лет младше. Когда он выглядел таким уязвимым, Флинн остро ощущала, как они близки друг другу.
Нерешительно взяв протянутую Даниэлем банку, она взглянула на этикетку.
– Да это же шнапс! – испугалась она. – Я не пью спиртного, даже если его предлагает директор школы, – твёрдо заявила она.
– Это имбирснаф, чудо, – взяв одну банку, рассмеялся Касим. – К сожалению, на сто процентов безалкогольный.
Даниэль протянул одну из пенящихся банок Пегс.
– Но если как следует потрясти, всё равно получишь удовольствие, – попытался он защитить свой выбор.
– Спасибо, – сказала Пегс, протягивая ему шляпную коробку. – А у нас Рахенснаф.
На слух Флинн слова Пегс прозвучали так, словно она говорила о наличии у них какой-то странной болезни.
– О! – воскликнул Даниэль, будто и он подумал так же. – Я сам не свой до турецкого мёда, – признался он и взял из коробки крошечную металлическую баночку. Она мерцала, как вода, которой с помощью магии придали твёрдые формы. Маленькое клеймо на крышке сообщало: «Халва – турецкий мёд, сделано в NL».
– Тут и оправдываться не за что, – опустив глаза, пробормотала Пегс.
Флинн в замешательстве переводила взгляд с неё на баночку.
– Как это – турецкий мёд из Голландии? – громко спросила она, чтобы заполнить возникшую по вине Пегс неловкую паузу.
– Из Нидерландов, – поправил Касим. – Все сладости Рахенснаф оттуда. – Он протянул Флинн шляпную коробку. – Далл Рахенснаф – просто бог. Он производит лучшие сладости в мире. Их продают на вокзалах любой страны. Мне страсть как не терпится посмотреть, что предлагают в Мадриде.
Флинн заглянула в шляпную коробку – и просто глазам своим не поверила. Та была до краёв наполнена сладостями, которых ей не доводилось видеть ещё ни разу в жизни. Там лежали целая куча карамелек Зайденкрахер с ореховой помадкой внутри, съедобная бумага в виде разных знаменитых злодеев, пенящаяся жевательная резинка в тюбиках-обманках, которые выглядели совсем как настоящие тюбики зубной пасты (чтобы жевать их, делая вид, что чистишь зубы) и мешочек шоколадных звёздных талеров, чертовски похожих на чистое золото. На съедобной бумаге было написано «Каннибал есть то, что он ест». А на пакетике лилового порошка для приготовления шипучки – «Ожог гортани и лица – ты сможешь с этим справиться?».
Уголки губ Флинн дрогнули. У этого Рахенснафа своеобразное чувство юмора. Она попробовала «капитана Крюка» со вкусом черники.
Касим сунул Фёдору под нос узкую упаковку.
– Может, съешь кусочек злодейской бумажки? – спросил он.
Глаза Фёдора воинственно сверкнули. К счастью, в этот момент Даниэль, оторвавшись от турецкого мёда (да его больше и не осталось), поднял свою банку имбирснафа.
– Ну, так за что мы выпьем? – спросил он. – За новый цвет волос Касима, на этот раз зелёный?
– Нет, – сказала Флинн. – За поиск.
– Как угодно. – Даниэль качнул банкой. – За то, чтобы искать и находить. Ключи и цвет волос. Я вспомнил, что мне нужно переговорить с Кёрли.
Выпив глоток, он уже стал подниматься, как дверь опять с шумом откатилась.
– Я же сказала, что слышала голоса!
В освещённом коридоре, скрестив руки на груди и наклонившись вперёд, как статуя на носу корабля, стояла Гарабина. Судя по всему, из того, что происходило в купе, она могла разглядеть далеко не всё, потому что прошипела, не обращая внимания на Даниэля:
– Что это вы тут делаете в такое время?!
– Тебе косточки перемываем, – сказал Касим, протягивая ей упаковку злодейской бумаги. – Вот, пожалуйста! Возьми «бабу Ягу», – предложил он, – со вкусом ясменника.
– Со вкусом кариеса, – поправил чей-то холодный голос.
Из-за спины Гарабины на свет выступила мадам Флорет. В стёганом халате и с розовым кремом на лице, в одной руке она держала папку с зажимом, а в другой – свёрнутое в трубочку письмо.
– Вам не стоит разбрасывать повсюду свои приглашения на полночные вечеринки, Куликов. – Она пристально всматривалась в купе. – Хтигаль? Опять вы! Что-то не припомню, чтобы я отводила вам спальное место в этом загоне! – Она побарабанила красными ногтями по своей папке.
– Загоне, – тихонько хихикнув, повторила Пегс.
– Как звучит правило номер два, Хтигаль? – спросила мадам Флорет.
«О нет, сейчас слишком поздно для того, чтобы вспоминать школьные правила», – устало подумала Флинн. От всех съеденных сладостей её мутило, и хотелось только одного – поскорее оказаться в постели.
– Никакого имбирснафа после полуночи? – попыталась угадать она.
Гарабина закатила глаза, а Пегс издала какой-то сдавленный звук, что-то похожее на «хрнчсон».
– Ночного сна, – тут же поправилась Флинн. – Никакого имбирснафа во время… ночного сна?
Мадам Флорет барабанила по папке, словно размышляла, не издевается ли Флинн над ней.
– Хтигаль, я поставлю вопрос о том, чтобы выгнать вас из поезда!
– Мне кажется, – подал в эту минуту голос Даниэль, – мы ещё ни одного павлина не выгоняли из поезда за то, что он в полночь пил имбирснаф. – Поднявшись, он шагнул к двери, где насыщенный свет ночных светильников растворялся в невесомом свете звёздного проектора, как краска в стакане воды.
