– Дело твоё, – расплывчато ответила Флинн. – Тогда до вечера. Ты ведь придёшь, да?
Фёдор что-то пробурчал себе под нос, и, пока он не сказал что-нибудь резкое, Флинн быстренько проскользнула на кухню.
За время, пока предполуденное солнце путешествовало над сверкающим полукругом из стали и стекла, раскаляя зал прибытия под ним, Флинн насчитала, по её ощущениям, не меньше ста семидесяти пяти встреч. Люди передавали друг другу цветы, обнимались, целовались, дети так необузданно скакали от радости, что Флинн чувствовала себя какой-то старой. Когда же она вышла из того возраста, в котором так сильно радуются при встрече с матерью?
– Буэээ! – изобразил рвотный рефлекс Касим, отмывая особенно грязную тарелку. – Эта точно после Гарабины. Она выблевала последние остатки мозгов.
Флинн, смеясь, взяла у него тарелку. Натирая её, она наблюдала за нищим на другом перроне. Отвратительный внутренний голос нашёптывал ей: «Может быть, с Йонте случилось несчастье и он теперь тоже вынужден так жить». Эта мысль прожгла ей душу ядовитой кислотой.
С мыльной пеной на руках Касим встал рядом с ней у окна и вздохнул:
– Я всё время спрашиваю себя: почему все богатые не могут помочь этим нищим?
Пегс в это время отмывала большую супницу. Не поворачиваясь к ним, она сказала:
– Возможно, богатые и знать не знают о нищих. Когда мы с мамой и папой путешествовали, я никогда не видела богатых людей в тех местах, где живут бедные.
Касим скептически поднял брови, но ничего не возразил.
Флинн обернулась к Пегс.
– А что это были за путешествия? – спросила она.
Пегс, прекратив тереть супницу, стала перечислять:
– Мы путешествовали по Молдавии, Исландии и Лихтенштейну. Да, но прекрасней всего всё-таки Люксембург!
От этого перечисления Флинн потеряла дар речи. Она и представить себе не могла, что какие-то семьи так часто ездят в отпуск.
– Её родители – артисты кукольного театра, – пояснил Касим, очевидно, заметив растерянный взгляд Флинн. – Закончив учёбу во Всемирном экспрессе, они колесят по всему миру.
Флинн почувствовала, как где-то в крошечном уголке её сердца холодным пламенем полыхнула ревность.
– Что значит «закончив учёбу во Всемирном экспрессе»? – спросила она.
– Мои родители были павлинами, – поставив супницу на полку, как бы между делом сказала Пегс.
Касим возвёл глаза к потолку:
– Да, и поэтому Пегс воображает себя частью Всемирного экспресса.
Флинн молча посмотрела на Пегс. В эту минуту она жгуче завидовала подруге из-за её семьи.
Перрон за окном опять постепенно заполнялся учениками интерната. С полными пакетами всякой всячины в руках подбежали несколько задержавшихся. Большинство коричневых бумажных пакетов было с логотипом «ТН».
И словно их разговор о богатых людях послужил сигналом, дверь в кухню с треском откатилась. В проёме стояла Гарабина. Под мышкой она, как трость, держала свёрнутый в трубочку лист бумаги. Она оглянулась вокруг, будто ожидала увидеть всё что угодно, только не Флинн, Пегс и Касима действительно моющими посуду. Шумно выдохнув в явном разочаровании, словно собиралась выдать заранее подготовленное нравоучение, вместо этого она ограничилась несколькими колкостями:
– Как жаль, что вы проторчали здесь, в зале прибытия. Рядом, в зале ожидания, устроен настоящий тропический сад. Пальмы аж до потолка. Повсюду впечатляющие скульптуры… и можно увидеть рептилий! – с триумфом прибавила она.
– И каких же именно? – спросил Касим. Он прищурился, но Флинн всё равно заметила мрачный блеск в его глазах.
Ненадолго растерявшись, Гарабина сказала:
– Опасных, каких же ещё! Ах да, и вот это там тоже есть. – С многозначительным взглядом он бросила Флинн лист бумаги и без дальнейших слов удалилась.
– Воображала! – Касим в ярости выглянул в коридор. В кухню проникли голоса учеников и учителей. – Наверняка там лишь парочка старых черепах.
Бормоча что-то себе под нос, он взглянул в окно на нищего и повернулся к Пегс.
– Гарабина богаче всех знакомых мне людей. И она точно знает о нищих. Ты что такая бледная, Флинн?
Флинн развернула лист Гарабины как раз в ту минуту, когда по всему залу прибытия пронёсся свист, резкий, как крик павлина-птицы. Было ровно двенадцать. Состав дёрнулся, и паровоз, пыхтя, пришёл в движение.
Флинн, не отрываясь, смотрела на плакат, который держала в руках, и ощущала внутри себя гулкую пустоту.
«Знаете ли вы эту девочку?»
Под напечатанными жирным шрифтом буквами была размещена её, Флинн, фотография. О нет!
Фотографию сделали больше двух лет назад. Флинн ясно помнила момент, когда её фотографировали: это был первый день в школе фройляйн Шлехтфельдс, и по этому случаю мать впихнула её в жуткую блузку с множеством рюшей и гладко причесала волосы. Йонте, как обычно, в одной из своих клетчатых рубашек, хохотал до икоты.
Пегс, отставив в сторону последнюю тарелку, задумчиво наморщила лоб.
– Ты что, сбежала из дома? – спросила она, с ужасом глядя на листок.
– Случайно, – сказала Флинн. Под ошеломлённым взглядом Пегс она почувствовала себя маленькой гадкой девчонкой.
Пегс скрестила руки на груди:
– Можно или сбежать из дома, или исчезнуть, как твой сводный брат. Но случайно сбежать из дома нельзя.
«Перед тем как, видимо случайно, исчезнуть в поезде, Йонте тоже сбежал», – подумала Флинн, но сказала только:
– Похоже, мама подключила к этому делу полицию…
Но так сильно задело Флинн не это. На самом деле её сразил тот факт, что на фотографии была изображена опрятная, милая, совершенно типичная девочка, немного растерянная – словно мать постыдилась дать полицейским более позднюю фотографию, на которой Флинн выглядела так, как сейчас: в клетчатой рубашке, растрёпанная и с упрямым взглядом.
– Не волнуйся, – сказал Касим, взглянув через плечо Флинн на позорную фотографию. – Никто тебя не узнает.
– Она подключила полицию, хотя Даниэль сообщил ей, где я, – повторила Флинн почти с упрёком.
Вообще-то она не удивлялась. Какой-то магический поезд класса люкс – да кто в это поверит?! Её мать магию никогда особо не жаловала.
Таинственные записи
Вскоре после отправления из Мадрида в кухню вошёл Рейтфи. Флинн обрадовалась, увидев, что он тайком сунул каждому из них по две золотые монеты. Казалось, Касима он уже хорошо знает. Флинн спросила себя, сколько раз её друг уже мыл посуду в качестве наказания.
Рейтфи занялся последними приготовлениями для воскресного двойного супа (это означало, что на обед и ужин будет одна и та же еда), а Флинн, Пегс и Касим со сморщенными от воды пальцами покинули кухню.
