– Мадам Флорет нам рассказывает только о безопасных вещах. А Хинрих Ханк нарушал правила и тайком мастерил машину для путешествий во времени. Если хочешь знать моё мнение – нечто прямо противоположное безопасности. Эта штуковина взорвалась посреди ночи, и больше его никто не видел. С тех пор его имя служит для обозначения всех ботаников, повёрнутых на вещах, к которым лучше не прикасаться.
И больше его никто не видел.
Флинн моментально вспомнилось смеющееся лицо Йонте, и она даже испугалась. Что, если и он нарушил правила?
– Значит, они его выгнали? – хрипло спросила Флинн.
– Я знаю, о чём ты подумала, – сказал Касим. – Но если бы они по той же причине выгнали твоего брата, он бы ведь, наверное, вернулся в Бидервурстель.
– Брошенпустель, – поправила Флинн.
– Будь здорова, – сказал Касим.
Флинн покачала головой:
– Я не чихала. Место так называется – Брошенпустель.
Уголки губ у Касима дрогнули:
– Звучит, скорее, как название ядовитого гриба.
Пегс опять приподняла штору, и Флинн со вздохом взглянула на дикий бескрайний горный пейзаж за окном.
– И ощущение там такое же, – призналась она.
Флинн собиралась высказать сомнение, что Йонте стал бы туда возвращаться, но тут тихий голос рядом с ней сказал:
– Магической технологией можно весь мир вверх дном перевернуть. Мадам Флорет предупреждала нас в январе. Тебе лучше остерегаться таких вещей, Флинн Нахтигаль.
Флинн подняла глаза. У её парты стоял Стуре Аной, давая понять Касиму, чтобы тот пропустил его. Рукава его рубашки были такими же линялыми, как и у Касима. Круглое лицо и мягкие движения производили гораздо более безобидное впечатление, чем Флинн помнила по прошлой ночи.
– Кто бы говорил! – буркнул Касим, когда Стуре, пройдя мимо него, сел на своё место прямо перед учительским столом. – Не удивлюсь, если они с Гарабиной скоро сотрут нас всех с лица земли каким-нибудь смертельным лучом. Больших ханков, чем они оба, свет не видывал.
Флинн почувствовала, как по спине поползли мурашки.
– А это возможно? – спросила она. – Стереть кого-нибудь с лица земли? Вы думаете, именно это и хочет сделать Гарабина? И для этого мадам Флорет дала ей те старые записи? – Никакой опасности, исходящей от магической технологии, явственно не ощущалось. И всё же серьёзное лицо Стуре выдавало, что она существует.
– А какая ей от этого польза? – отмахнулась Пегс. – Гарабина просто брехунья, а не какая-нибудь суперзлодейка.
Глаза Касима сузились.
– Не думаю, что Гарабине поручено всего лишь приделать новые каблуки к туфлям Флорет, – возразил он.
Когда над поездом вновь поплыл звук гонга, мадам Флорет вернулась на своих высоченных каблуках в класс и до конца урока перечисляла скучные факты о жизни Джорджа Стефенсона на пенсии.
Время до обеда тянулось, по ощущениям, как три жизни. Сразу же после обеда Флинн отправилась в сторону угольного склада, крепко прижимая к себе фонарик Фёдора. Разумеется, при мягком солнечном свете, лившемся в широкие сверкающие окна, она его не включала. Но при мысли о том, что придётся говорить с Фёдором о прошлой ночи, пальцы судорожно сжимали фонарик.
Чем дальше она продвигалась вперёд, тем меньше становились окна, двери здесь были старые, напольные покрытия потёрлись. В этих вагонах, расположенных сразу за паровозом, было всё необходимое для жизни экспресса: здесь хранился уголь и чинились стулья, стирались горы белья и готовились баки еды. Здесь Флинн больше чувствовала себя как дома и в безопасности, чем где-либо ещё в поезде, но представляла себе, что бы подумала Пегс о здешней пылище и спартанской обстановке.
Сразу за кухней располагалась мастерская Кёрли. Повсюду стояли ящики с инструментами, полные удивительных жужжащих приборов. Над ними, в полуметре над головой Флинн, по всему помещению были беспорядочно натянуты бельевые верёвки. Среди огромного количества обычной форменной одежды Флинн обнаружила блузку Гарабины от Кавалли. Она так и не отстиралась, и Флинн не смогла сдержать усмешки. Пусть на уроке Гарабина и одержала победу в этом раунде, но, принимая во внимание испачканную блузку, счёт однозначно вела Флинн.
Она пробралась между чемоданов в багажном вагоне и с усилием открыла дверь в складской. Флинн чувствовала сильное волнение, и сердце её трепетало. Она собиралась поговорить с Фёдором не только о вчерашней ночи, но и о билете. Его билете!
Она надеялась, что он не слишком занят, – и ей повезло: у Фёдора как раз был перерыв, и он, листая книгу, лежал в своём гамаке. Волосы у него стояли дыбом от грязи и пота, а на лице чернели угольные пятна. Его уставшее лицо освещалось полосами лучей, падающих в откинутое окно.
– Мы поднимаемся всё выше в горы, – сказал он, указывая на альпийский пейзаж за покрытыми копотью окнами, когда Флинн подошла ближе. Вдалеке царственно возвышался Монблан, над которым облака висели так низко, будто были единым целым с белоснежной вершиной. – Придётся много угля позакидывать.
Фёдор вновь уткнулся в книгу. Флинн спросила себя, неужели он до сих пор в плохом настроении из-за вчерашнего. Она положила фонарик на одну из полок и сказала «Привет!», оставив его слова без ответа.
– Мы прошлой ночью искали билет Йонте. Ничего. – Она подняла руки. – Никаких следов.
Фёдор опустил книгу.
– Вообще никаких? – Он выглядел удивлённым.
Флинн покачала головой:
– Ты уверена, что вы высветили всё?
– Конечно уверена! – воскликнула Флинн. По язвительному взгляду Фёдора она поняла, что опять говорит как павлин. – Прости, что вчера всё пошло наперекосяк. Но тебе всё-таки не стоило вступать в спор с павлинами – в конце концов, у тебя…
– …дуэль, знаю. – Фёдор провёл рукой по пыльным волосам. – Я спросил Оливера Штубса из второго класса, не мог бы он быть судьёй. Говорят, он классно судит, но он только лыбился как придурок. Я истолковал это как согласие, потому что Штубс всегда только и делает, что лыбится.
Флинн не знала, что на это и сказать. Она говорила о билете Фёдора, а не об этой дурацкой дуэли. Но когда она взглянула на него, та естественность, с которой он воспринимал себя в роли кочегара, заставила её промолчать. Совладав с собой, она сказала:
– Знай, что если нужно, я буду помогать тебе с этой дуэлью.
Фёдор взглянул на неё. Словно внезапно заметив, что говорит с Флинн, а не с каким-то там павлином, он встал и подвинул поближе два позвякивающих ящика с надписью «Чернила, синие, в банках».
– Спасибо. – Флинн села на ящик напротив него как можно дальше. Сидя слишком близко к Фёдору, она не могла сосредотачиваться. – И что?
– Что «и что»? – наклоняясь вперёд, спросил Фёдор.
Флинн начала сердится:
