Да, молодые. Да, изнемогают от желания найти достойного самца и забеременеть. Но нельзя же так! В конце концов по законам людского общества они вообще несовершеннолетние!
Обратившись, кузины охали и хихикали, показушно закрывая руками грудь и причинные места, а сами так и стреляли глазками в этого мачо за рулем отцовского авто.
Рассвирепев, Тони чуть задницы им не покусал. Зарычал и загнал обеих в дом, не понимая, зачем отец позволил им присутствовать при разборках. Да, парни стреляют лучше, но с какого перепугу отец вообще решил стрелять? Разве так решаются подобные вопросы?
Похоже, что не только брат считал его неспособным постоять за себя.
Наплевав на то, что выглядит как импульсивный молодняк, альфа вбежал в дом, рыкнув на попавшуюся под ноги сестру, рысцой промчался по лестнице наверх и толкнул дверь в собственную спальню в самом конце коридора.
Обернулся в людформу, поискал глазами ту, ради которой и устроил весь этот сыр-бор, не нашел и втянул глубоко носом воздух, готовый снова обернуться, чтобы пуститься в погоню…
И замер, почувствовав не просто ее запах, а охренительный, крышесносный запах пота на обнаженном теле. И возбуждения – яркий, острый, сводящий мышцы в паху запах девичьего возбуждения.
Еще раз тщательно принюхался – о да! Она здесь, его маленькая, вкусная самочка… Здесь… Прячется от него – напуганная, голенькая и… – Тони улыбнулся – уже вся насквозь мокрая…
Медленно подошел к двери, не глядя закрыл дверь и запер ее на ключ. Может же он уединиться ради продолжения рода? Мать не будет лезть. Отец тоже – знает, что он зол и захочет дать ему время остыть. Остальные… да и хрен с ними… пусть думают, что хотят.
Привычным уже образом человеческие и звериные доводы мешались в кучу – сумбурную и все же до странности логичную. Да, он обещал не трогать ее в полнолуние. И да, он сам приказал ей раздеться – но ведь это была злая шутка. Никто не заставлял ее выполнять. Всю эту историю с «приказом от альфы» он придумал, чтоб попугать ее, когда выговаривал на веранде – все знают, что это из разряда бабушкиных сказок про «истинных»…
К чему же тогда церемонии, раз сама не против?
И тут он вспомнил, как она гладила его в волчьей форме, как приговаривала всякие глупости и нежности… Будто он ее личная комнатная болонка.
О, он покажет ей, какая он болонка….
Слегка приподняв с края кровати одеяло, Тони уставился на розовую пятку с поджатыми пальчиками, которая тут же попыталась втянуться внутрь.
Не вышло. Быстрым движением он схватил эту пятку и потянул на себя, перехватывая все выше и выше вверх по лодыжке. Наконец, не утерпев, откинул немного одеяло и поймал вторую голую ногу – тонкую и тут же покрывшуюся цыпками от холода.
И стиснул зубы – до того захотелось раскинуть эти две ножки в стороны, прижать к краю кровати и вонзиться между ними каменным, до боли напряженным членом. Вот прям так – даже не открывая все тело его девочки. Было в этом что-то невероятно пошлое и порочное – когда только ноги, бедра и ее щелка, которая вот-вот покажется… раскроется для него, вся влажная и розовая…
Рано… рано… – тормозил, успокаивая себя, поглаживая вздрагивающую под его пальцами кожу. Слишком возбужден… слишком быстро закончится…
Но в полнолуние трудно сдержать себя, и руки не слушались – сами раздвигали эти ножки, пробираясь все выше и выше к заветному месту – он уже представлял его, чувствовал, шалел от запаха, который не могло приглушить никакое, даже самое толстое одеяло…
Еле слышный, судорожный полу-вздох, полу-стон донесся вдруг до него, и Тони не выдержал – рыкнул в нетерпении и вздернул одеяло наверх, ныряя под него головой…
Глава 9
Напряжение лопнуло в одно крохотное мгновение, всё разом – кровь вскипела, мышцы сократились и дернули тело в одном судорожном рывке вверх, мысли смешались в кучу и расплескались бурлящим фонтаном, ничего не объясняющим и совершенно бессмысленным…
Я не знаю, почему лежала без движения до сих пор. Почему ничего не сказала, не протестовала и вообще не подавала никаких признаков жизни – замерла, словно мышка в своей норе и так лежала, все время пока Макмиллан трогал мои ноги, подбираясь все выше и выше к закрытым одеялом бедрам.
Уже потом поняла, что вероятно, со стороны это выглядело как некая эротическая игра в «прятки» или «спящую красавицу». С его стороны так точно.
Но это потом. Потому что понять что-либо, когда тебе горячо дышат и вжимаются лицом в самое чувствительное место, довольно трудно.
– Что… что ты делаешь? – забарахтавшись под одеялом, я попыталась сдвинуть ноги, вместо этого просто сжав его голову… Нашла и вцепилась в густые вихры оборотня, вознамерившегося, похоже, попробовать меня на вкус – надо надеяться, не в буквальном смысле.
Не отвечая, он глубоко вдохнул, с явным наслаждением вбирая мой запах там… И выдохнул его обратно, горячей вибрацией сотрясая меня всю, до самых пальцев ног.
А потом аккуратно, словно боялся поранить, вклинился языком между складочек – медленно, круговыми движениями, и все глубже и глубже, словно хотел просверлить во мне дырку…
Снова замерев – со скрюченными пальцами в его волосах и приоткрытым ртом – я каждой клеточкой своего тела ощущала это медленное и неотвратимое вторжение, в ужасе от такого извращения и от того, как сильно меня это заводит…
Казалось, само время остановилось. Все вокруг остановилось – застыло, подвисло в пространстве, замурованное в янтарь… И только этот язык, горячий и очень настойчивый, оставался в движении… Он, и мои зрачки, медленно закатывающиеся и уходящие под веки...
Оцепенение длилось недолго. Ударив по какой-то точке, в которой явно скопилось электрическое напряжение, язык пронзил меня таким ошеломительным, таким ярким и острым разрядом, что я даже не сразу поняла, что это оргазм.
Это и не было похоже на оргазм. Это не было похоже ни на что, из того, что я когда-либо испытывала.
Хрипло простонав что-то в одеяло, я вздрагивала, переживая спазм за спазмом острого, почти мучительного наслаждения, не в состоянии даже позволить телу выгнуться так, как оно хотело – руки Макмиллана все еще крепко прижимали мои бедра к матрасу.
Язык же совсем обнаглел, орудуя так, что, скорее всего и в душ не придется идти – вылизывая меня с таким упоением, словно я была блюдцем с каким-нибудь экзотическим лакомством…
И чем больше успокаивалась, спадала эйфория, чем реже я вздрагивала от каждого прикосновения… тем больше мне становилось стыдно.
За себя, за него, за то, как мы лежим с ним – наполовину под одеялом, наполовину нет… и что будет, если он забыл закрыть дверь, и сейчас кто-нибудь войдет… Все комплексы, все мое смущение выплеснулись и затмили впечатления от самого потрясающего, самого бурного оргазма в моей жизни.
