Все испортила проклятая стыдоба, оставляя только красные щеки и слезы на этих щеках.
Если честно, меня даже не целовали ни разу по-настоящему, с языком. И сразу… вот это?! Что я буду рассказывать детям, если зайдет разговор о моих первых свиданиях? Что мой первый французский поцелуй был во влагалище?
Закрутившись так сильно, как только могла, я буквально выдралась из цепких мужских рук, и в одно мгновение оказалась по другую сторону кровати. Схватила одеяло и натянула чуть ли ни на уши, трясясь и всхлипывая.
– Что вы… наделали? З-зачем это все было?!
Макмиллан, взлохмаченный и совершенно ошалевший, с раздувающимися ноздрями, смотрел на меня, опираясь руками о кровать, видимо, пытаясь сообразить, каким образом предмет его чувственной любви вдруг оказался так далеко.
Потом разогнулся и встал – совершенно голый, с нацеленным на меня, гордо восставшим из густой поросли членом. Ох, лучше бы я туда не смотрела! Потому что «развидеть» этот здоровенный, перевитый темно-бордовыми жилками орган с крупной и гладкой головкой я теперь никогда не смогу.
Когда-то вот точно также посмотрела случайно вниз торса мужчины, скромно и стыдливо переодевающегося в кустах рядом с пляжем… и это зрелище на долгие месяцы впечаталось в мой пятнадцатилетний мозг. А ведь тот мужчина даже не был возбужден! В отличии от профессора.
– Я сделал то… что просило твое тело… – медленно, будто не хотел меня пугать, Макмиллан принялся обходить кровать. – И то, что просила ты сама, раздевшись и забравшись ко мне в постель.
Я не могла поверить своим ушам.
– Вы же… вы сами мне приказали!
Он поднял бровь и остановился. Заметил мой взгляд, опустил голову, чертыхнулся, поискал глазами – чем бы накрыться… не нашел и слегка пожал плечами, вероятно решив, что стесняться ему уже поздно.
– Да. Приказал. Будучи в облике зверя, которому плевать на мораль. А ты всегда такая послушная, Стейси Маллори?
Он продолжил обходить кровать, а я быстренько передислоцировалась в противоположный угол, что было довольно глупо, потому что он мог просто залезть на кровать и пересечь ее по матрасу, а не в обход.
– Не послушаешься тут, когда все чешется и жжется! – огрызаясь, я все же не удержалась и снова опустила взгляд на его все еще очень возбужденный орган.
И тут меня пронзила еще одна ужасная мысль – а вдруг он сейчас потребует… вернуть услугу? И я должна буду… взять это в рот?
Вероятно, моя мысль отразилась у меня на лице – а, возможно, Макмиллан даже прочитал ее! – потому что орган слегка дернулся, напрягся и даже, кажется, еще немного подрос. Я забилась в самый-самый угол, между стеной и прикроватной тумбочкой.
Но когда подняла на профессора глаза, оказалось, что несмотря на возбуждение, он в недоумении хмурится.
– О чем ты говоришь? Что тебе жжется? – он слегка отшатнулся. – Только не говори мне, что у тебя там какая-нибудь дрянь... венерическая.
– А чего ж вы раньше не озаботились, есть у меня какая-нибудь дрянь или нет? Я, между прочим, не просила вас… того… – и не зная, как выразить то, к чему он меня принудил, я покраснела и потупилась.
Воцарилось недолгое, но очень тяжелое молчание, во время которого мы оба не знали, куда девать руки и глаза.
Наконец, решительно сдернув с меня одеяло, Макмиллан вздохнул, уселся рядом, накрылся по пояс и притянул меня к себе.
– Ну прости, если обидел… – обнял меня и прижал к своей груди, закапываясь носом в волосы. – Я же не знал, что ты так серьезно воспримешь то, что волк тебе сказал… Увидел тебя голышом в своей постели – что я должен был подумать?
Вместо того, чтобы успокоиться, я взбесилась окончательно. Вырвалась из его объятий и не обращая уже внимание на наготу, соскочила с кровати.
– Да как еще я могла это воспринять? Разденься и залезь в постель – уж куда понятнее! У меня тут же все зачесалось, стало дико жарко под одеждой – просто невыносимо! Конечно, мне пришлось выполнить «приказ альфы»!
Я изобразила пальцами кавычки.
– О господи! – он закатил глаза. – Да нет никакого приказа альфы! Это легенда! Миф! Я подшутил над тобой, Стейси – да, некрасиво, да, зло. Прости меня за это пожалуйста. Но не надо тут придумывать всякий бред про слетающую с тебя по моему приказу одежду и трусы! Почему ты не хочешь признать то, что тебя тоже ко мне тянет и разделась ты потому, что тебе банально захотелось секса! Может, потому что ты маленькая ханжа и тебе обязательно надо свалить на кого-то вину за свою сексуальность? Но ты ведь укушенная оборотнем, Стейси, подумай об этом! Вполне естественно, что тебя от меня… прёт. Как твоя рана, кстати?
– Рана? – я совсем забыла про рану – к счастью под бинтом ничего не чесалось и не жгло, и срывать мне его не пришлось. – Да какая разница! В порядке моя рана!
Осознав себя голой, я закрылась руками и кинулась вытаскивать из-под кровати свернутую в комок одежду. Бросила на постель и, отвернувшись от профессора – хотя чего он там уже не видел! – принялась натягивать на себя лифчик.
– Ай! – кривясь от боли, отбросила от себя шмотку, ошпарившую меня так, будто я ветку крапивы схватила.
– Что случилось?
Вся трясясь, я в ужасе смотрела на лифчик, снова оказавшийся на полу.
– Я не могу его… надеть! – со слезами попыталась объяснить, но, похоже, мне не поверили.
Лицо Макмиллана приняло холодное выражение.
– Немедленно перестань притворяться, Стейси. В том, что ты разделась, нет ничего постыдного, и не надо примешивать к этому мистику и какие-то там «приказы». Тем более, что актриса из тебя так себе.
Я чуть не рассмеялась в истерике. И это говорит мне оборотень! Человек, который наполовину животное, убеждает меня «не примешивать мистику» и не верит в то, что я не могу одеться, потому что все еще под его гребанной властью альфы!
– Пожалуйста! Можете не верить мне, но… пожалуйста… – я уже на колени была стать, только бы он поверил. – Просто прикажите мне снова одеться, а? Потом разберемся, какая я актриса…
Но он не поверил. Ухмыльнулся, одним движением смел с себя одеяло и чуть расставил ноги, выставляя напоказ заново взбодрившуюся эрекцию.
– Настаиваешь на этой чуши, да? Что ж… Давай посмотрим, Маллори, как ты выполнишь следующий «приказ альфы»... Иди сюда и…
– Нет-нет-нет… – я замотала головой, чувствуя, как белею, краснею и вообще сейчас упаду в обморок. – Не вздумайте! Не смейте этого говорить!
Но он, похоже, вознамерился проучить меня, уверенный в том, что никуда я, конечно же, не пойду, а, наоборот, сознаюсь в том, что затеяла весь этот спектакль из чистого ханжества.
Провел несколько раз ладонью по члену, чуть прикрывая от удовольствия глаза, и продолжил глухим, низким, издевательски торжественным голосом.
