Он тихо зарычал.
– Спустись, покажу…
– Ээ… – ноги сами по себе начали поднимать меня с места. – Ты уверен?
– Что?.. А, черт! Ладно, забудь, – он судорожно вздохнул. – Боюсь… я не выдержу, сегодня, Стейси. Это выше меня. И тебе придется потерпеть, иначе будет плохо нам обоим.
Словно нарочно, укус на шее запульсировал болью. Я сглотнула слюну – не от предвкушения, увы. Скорее, от страха. Терять девственность и так больно и противно, а с разошедшимся, потерявшим контроль оборотнем, наверняка, и подавно.
– Я постараюсь… подготовить тебя. Прикажу расслабиться…
А вот тут мне стало совсем гадко. Воспоминания нахлынули – свежие и такие яркие будто все произошло вот только что. Даже запах и вкусовые ощущения вернулись.
«Прикажет расслабиться», значит. Войдет во вкус, заставит раздвигать ноги, становиться для него раком… потом захочет повторения вчерашнего… или еще чего поразвратнее – например принудит потрогать себя…
Фантазия подбрасывала все самые отвратительные и наипошлейшие картины, какие я только могла себе представить – от минета до разгульного траха стоя у окна, и, что самое ужасное, я почувствовала, что начинаю возбуждаться!
– Не волнуйся, – буркнула, ненавидя за такое шлюшество. – Я все понимаю. Отдыхай и подумай лучше, как мне связаться с родителями.
Попрощавшись, я положила трубку.
К этому моменту я уже точно решила, что ничего не скажу про таинственный звонок и сама все выясню. И руководствовалась не только обидой на него и на себя, но и простейшей логикой – ведь если бы моего освобождения можно было добиться, рассказав обо всем Макмиллану, его бы самого вовлекли – а раз не вовлекли, значит нельзя. Значит, что-то мешает, иначе зачем бы таинственному незнакомцу устраивать здесь тайны Мадридского двора. Или, что более вероятно, незнакомке – я вспомнила, как смотрела на меня тетка Макмиллана. Наверняка, она же сама и хочет со мной поговорить.
Беспокойно поглядывая на часы, я оделась и дождалась девяти тридцати – хотела совместить свой поход на кухню со встречей, чтоб два раза не выходить из комнаты.
Осторожно коснулась ручки двери, о которую чуть не обожглась вчера вечером. Вроде, холодная.
– Туда и обратно… только узнаю, в чем дело, и сразу назад… – чуть слышно бормотала себе под нос, пока шла по коридору – оглядываясь и принюхиваясь.
Стоп! «Принюхиваясь?!» Я остановилась, не дойдя до лестницы, не веря в то, что действительно только что нюхала воздух, пытаясь различить в нем хорошо знакомый мне запах.
И, что самое удивительное, я действительно его унюхала!
Забыв, куда шла, в совершенном остолбенении, я стояла, задрав голову, глубоко вдыхая и водя носом – точно, как собака, почуявшая своего хозяина. А потом медленно пошла вперед, стараясь не терять этого запаха.
Успела я пройти всего три шага, как пол под моими ногами кончился.
Нелепо взмахнув руками, вскрикнула, взмахнула руками, пытаясь удержаться на первой ступеньке лестницы и точно полетела бы вниз… если бы в самый последний момент меня не удержала чья-то железная рука…
– Ах ты ж… Куда ж ты прешь… совсем без мозгов… – меня втянули обратно, и только тогда, задыхаясь от волнения и адреналина, вскипевшего в крови, я повернула голову и увидела, что вовсе не рука меня удержала… а лапа!
Когтистая, корявая, волосатая лапа размером с две мои ступни.
Я медленно подняла глаза выше. Лапа поднялась вместе с моим взглядом и плотно закрыла мне рот – на секунду раньше, чем я успела заорать.
– Не вздумай. У меня и так голова раскалывается. Моргни, если поняла.
Тяжело дыша в эту самую ладонь, я поморгала слезящимися глазами.
Да уж. Без слез на это дело смотреть было трудно.
Я сразу же узнала его – но, скорее, по запаху. Ведь это был именно тот запах, к которому так стремилась моя покоренная натура, что чуть ни сверзилась с лестницы…
Но боже мой, какой мой альфа был кошмарный!
Тяжело дыша сквозь сжимающую мое лицо лапу, я смотрела на почти плоский лоб, до самых бровей заросший косматой шерстью, на широкий нос, похожий то ли на львиный, то ли на собачий, плавно переходящий в далеко выпирающую вперед челюсть с клыками вверх… на глаза – бесспорно человеческие, но расставленные так широко, что вряд ли их хозяин мог видеть прямо перед собой.
Он чем-то напоминал Чудовище из всем известного диснеевского мультика, только без рогов.
Однако как следует поразмыслить над всем этим я уже не могла. Закружившись вокруг нас двоих, коридор превратилось в водоворот, потом в торнадо, а потом и вовсе куда-то пропал, утягивая меня в темноту…
***
– Эй! Просыпайся, кисейная барышня…
С трудом я разлепила глаза. Слава богу, надо мной не нависала больше эта жуткая, чудовищная морда!
Одетый в халат Макмиллан сидел в углу, в кресле, нацепив на свою мохнатую голову бейсболку и закрыв пол-лица козырьком.
Я огляделась – снова его комната. И на часах почти десять. Что ж… Шпионская вылазка явно не удалась, и как мне теперь освободиться из своего плена, было совершенно непонятно.
– Ты всегда так по лестницам ходишь? Глядя строго в потолок?
Он говорил, низко наклонив голову – так, чтобы лицо его утопало в тени от козырька.
Осторожно, проверяя себя на равновесие, я села на кровати и спустила ноги на пол.
– Еще час, и я стану нормальным, Стейси. И еще добавлю хороших новостей – полнолуние уходит. Скорее всего, я смогу отвезти тебя сегодня в город… Если захочешь, конечно, – он хмыкнул. – Потому что могу и не отвозить…
У меня было странное ощущение – будто он специально говорит без остановки, нарочито легким, полушуточным тоном… словно пытается голосом отвлечь меня от чего-то…
От себя, вдруг поняла я. Он пытается отвлечь меня от себя.
Совершенно не о чем больше думая, я встала и сделала маленький, несмелый шаг вперед. И еще один.
Макмиллан замолчал, весь как-то цепенея и стискивая подлокотники кресла.
– Не надо, Стейси, не подходи… Оставайся с другой стороны комнаты. Иначе мне придется уйти…
Но остановить меня сейчас мог бы только прямой приказ – а его не было, не звучало ни в голосе, ни в мыслях оборотня. Поэтому я остановилась только, когда вплотную подошла к креслу, упершись коленями в колени оборотня.
Его лица все еще не было видно, и я протянула руку – снять кепку. Сама не понимала, что делаю, и чего хочу добиться, но мне очень не нравилось, что он сидит вот так, забившись от меня в угол комнаты, спрятавшись в тенях, будто в его внешности было нечто… постыдное.
И эта дурацкая кепка…
Мое запястье схватила все та же когтистая лапа – чуть менее грубая и волосатая, чем тогда, когда закрывала мне лицо.
