– Как хорошо делать то, что хочешь… ни о чем не думать… Особенно сейчас – у нас же все равно будет секс… так зачем все эти страдания? Так здорово не стесняться…
Она открыла свои огромные глаза, и он мгновенно потонул в них – увяз, как муха в нектаре хищного цветка.
А тот самый идиот в его голове ликовал. Вот! Вот чего она хочет, умная девочка! Быть раскованной! Быть счастливой и получать удовольствие вместо того, чтобы плакать и мучится от стыда! Проговаривать свои желания вслух, а не давить их в себе, боясь показаться шлюхой…
Так чего же ты еще хочешь, моралист хренов?!
Хочу ее – немедленно ответил он тому, другому, готовому принять добровольное подношение… Так хочу, что кровь вскипает и трясет всего, а в башке вязкий, алый туман. Яйца болят от одной только мысли ворваться в нее… заехать внутрь, в тугое, скользкое тепло, до самого донышка, оттянуть и снова заехать… и так до бесконечности, раз за разом, чувствуя, как сжимается и пульсирует девичья плоть… видеть, как закатываются от наслаждения голубые глаза, а приоткрытый ротик издает звуки, от которых все внутри каменеет, готовое взорваться…
Кончить разок от невозможности терпеть, а уж потом войти во вкус – трахать ее медленно и основательно, до самого утра, в самых разных позах, пока от оргазмов не устанет и не запросит пощады... А под конец дать ей самой попрыгать на нем, когда к размеру привыкнет, и чтоб маленькие грудки перед лицом скакали, а он пытался дотянуться до них и ловил ртом напряженные соски…
Вот только просто «хочу» уже не работало, и всем довольный идиот в голове вдруг растаял без единого следа.
Сжав напоследок мягкую попу под юбкой, Тони судорожно выдохнул и приказал.
– Стань собой, Стейси. Такой, какой была час назад.
Отвернулся даже, чтоб не видеть, как мутнеют ее глаза от разочарования и обиды. Обиды на себя, на него – за то, что сначала заставил ее стать шлюхой, а потом передумал и снова превратил в невинную ханжу, заставляя как следует прочувствовать свое унижение.
Но так будет лучше. Потому что если бы он продолжил и позволил ей и дальше вот так «расслабляться»… Стейси, может и простила бы его потом, когда все равно пришлось бы вернуть ей себя, настоящую... А вот он бы себе точно не простил.
Пусть все будет по-настоящему. Он ведь в нее такую влюбился – напуганную, глазастую малышку, кутающуюся в свой безразмерный свитер.
– Тони… – позвала она сзади – уже совсем другим голосом.
Он не поворачивался – глаза закрыл даже. И приготовился подставлять щеки – уж что-то, а пару-тройку увесистых пощечин он точно заработал.
– Зачем… зачем ты это сделал?
Ему показалось, что ее голос дрожит, будто она сдерживала слезы, и тут уж пришлось обернуться.
– Стейси, я идиот… Прости, но мне казалось, что нам обоим так будет лучше…
О да, кто бы сомневался – голубые глаза уже были полны слез. Он бросился к ней, схватил, прижал так крепко, что через секунду испугался – а ну как сломает что-нибудь… Она ж как кукла фарфоровая…
Отстранился, вытер с ее щек слезы и замер под ее взглядом, пытаясь прочитать в них, что она обо все этом думает. Понял, что может, если захочет, и так «прочитать» и немедленно остановил себя – не сметь копаться у нее в голове! Чуть сам себя по щекам не нахлестал.
Она сглотнула.
– Спасибо.
– За что?! – его глаза расширились, а брови поползли вверх. Вот уж благодарности он точно сейчас не ожидал!
– За то, что прекратил… все это, – она слабо улыбнулась. – Хоть мне и нравилось быть раскованной.
– А мне нравится, когда ты… вот такая, – вырвалось у него. – Милая и скромная.
А внутри уже все прыгало от восторга – какое счастье, что он решился сейчас, не зайдя слишком далеко! Это ведь реально было бы хуже, чем если бы он просто заставил ее расставить ноги – сознание и подсознание вошли бы в такую конфронтацию, что никакой психолог не помог бы потом восстановить душевный баланс.
– Рана болит… – пожаловалась вдруг она, морщась и прикладывая руку к шее – где уже начинающий заживать укус вновь набух и покраснел.
– Я принесу аптечку… – он уже начала было вставать – подойти к их своему не распакованному чемодану, вытащить обезболивающее и новый пластырь с бинтом – ведь понятно, что сегодня им будет не до секса, а значит, надо обезболить – хоть поспит нормально…
Стейси вдруг остановила его, взяв за руку.
Тони оглянулся и чуть не выругался – какого хрена? Он теперь всегда будет подвисать в ее глазах, как малолетний сопляк, начитавшийся бабских романов?!
Совсем пропал. Залип, как последний кретин. Обеими ногами увяз, по самые…
– Поцелуй меня.
А вот это было неожиданно. Чего угодно ожидал, только не этого.
– Поцеловать? Сейчас? – он и сам понимал, насколько по-идиотски это прозвучало.
Но не спросить не мог – теперь, похоже, всегда с ней осторожничать будет. На всякий случай, даже перепроверил – а ну как снова развратничать начала? Приказал еще раз, уже мысленно – будь собой, будь такой, как всегда. Такой, какой была час или два назад.
Ничего не изменилось – Стейси все также сидела на его кровати на коленях, голой попой на пятках. И все так же смотрела на него своими огромными, как бескрайнее море, голубыми глазами… и руку к нему тянула, робко теребя его за запястье.
И он решил, что хватит. Просто хватит. Просто мозг свой профессорский, занудный до тошноты, взял и выключил.
А потом наклонился к ней, рукой обнял за шею и с наслаждением прижался к ее губам, вырывая из них тихое и безумно сексуальное «ооххх…»
Глава 24
Я сама не знаю, с какой стати вдруг решила простить его и продолжить наше… еще бы понять, что. Но точно не из-за раны. Боль от укуса прекрасно убиралась обезболивающим, и уж что-то, а переспать с этим ночь ради того, чтобы проучить моего потерявшего берега «хозяина» я совершенно точно смогла бы.
Но я вдруг не захотела его «проучивать». Может, из-за его побитого вида и вполне искреннего сожаления – Макмиллан явно готов был загрызть себя и без моих обид и возмущений. К тому же, он ведь одумался. Извинился. И раскаивается за свой эгоизм совершенно по-настоящему.
А может, из-за того, что я просто… просто хотела его. И очень, очень хотела вернуть то, что испытала, пока была под его приказом – это лихорадочное, острое возбуждение, когда тело горит и жаждет ласки, а в бедрах все стягивается в жаркий, готовый взорваться узел. Я хотела чувствовать себя так, как минуту назад – только преодолев свое стеснение и страх САМА. В голове. Без приказов «расслабиться» и вести себя так, как хочет мое тело.
Будь собой, он сказал? Нет проблем, профессор, буду. Раз вы изволили меня отформатировать до фабричных установок. И сама по себе я созрела только для одного.
