– Стейси… ты… – он выглядел совершенно потрясенным – будто я ударила его, а не призналась в любви. Поднял ко мне руку, провел пальцами по щеке, и я увидела, как прыгнул кадык на его шее, будто он проглотил застрявший в горле ком.
А у меня почему-то слезы на глазах выступили. Раздраженная, что больше ничего не вижу, я принялась стирать их, моргать что было силы… и замерла, когда мое лицо взяли в ладони.
– Скажи еще раз.
Вероятно, он взял себя в руки, потому что его голос был спокоен – словно он просил меня передать ему солонку, а не признаться в любви. Однако руки, обнимающие мое лицо, еле заметно вздрагивали и были такими горячими, что мне стало жарко. Во рту у меня тоже стало жарко и сухо, и пришлось облизнуть губы.
– Я люблю тебя, Тони… И мне кажется, уже давно.
Я вдруг поняла, что если он сейчас скажет, что все это слишком рано и не к месту, а сам же говорил мне это в пылу страсти (а может, мне вообще послышалось), я умру. Просто умру.
Но он сказал кое-что другое. Кое-что гораздо хуже. И это перевернуло мой мир, раскрошило его и осыпало меня ранящими, режущими осколками.
– Я хочу, чтобы ты ушла от меня, Стейси, – сказал он, все еще держа мое лицо в ладонях. – Хочу, чтобы ты… оставила меня. Прямо сейчас.
Захлебываясь слезами, я бежала вниз по лестнице, боясь только одного – что он остановит меня. Что заставит меня замереть на месте и выслушивать его объяснения – без сомнения разумные и правильные. Как нам не стоит быть вместе, потому что я не достойна его, или наоборот, потому что он старше меня на столько лет…
– Сволочь! Гад ползучий! Я ему в любви признаюсь, а он… – всхлипывая, я бежала вперед, почти не видя дороги, спотыкаясь через шаг и только чудом не скатываясь вниз по ступенькам.
– Стейси! Я не хочу приказывать тебе, ты упадешь! Стейси! Ты не так поняла меня… Да чтоб тебя… – ругаясь, Тони бежал за мной – где-то на пролет выше, не сообразив сразу же остановить меня.
И очень хорошо! Успею добежать до выхода из отеля, прежде, чем он рискнет.
Я не знала, куда бежала, но точно знала от чего и от кого – такого позора у меня еще не было в жизни. Он разодрал мое сердце в клочья этим своим «я хочу, чтобы ты ушла от меня».
Да что там сердце – всю меня разодрал. И душу и тело – все в мясо… Меня корежило даже вспоминать об этих его словах – больно было так, что скрутиться хотелось в клубок, сжать кулаки и орать!
Господи, как же жить-то теперь с этой болью?
Вот уже первый этаж, впереди верь черного ходя гостиницы… Перепрыгнув через последние три ступеньки, я скакнула вперед, ко входу, толкнула дверь, тут же ослепнув от солнца, и выбежала наконец наружу.
Тут до меня дошло, что если я не хочу с ним разговаривать прямо сейчас, дверь не поможет – через пару секунд он догонит меня… И я рванула дальше. Свернула куда-то в подворотню, в проход между гостиницей и другим зданием, и увидела еще одну дверь – обратно внутрь, в подсобные помещения. Подпертая, чтобы не захлопнулась, дверь была приоткрыта для работников гостиницы. В частности, для молодого парня в фартуке, который как раз вышел покурить.
– Стейси!! Сто… – донесся до меня громогласный рев, но я плотно закрыла уши и побежала вперед, к этой лестнице, чтобы не слышать приказов. Пусть подопечным своим приказывает, а я как-нибудь сама разберусь, когда мне стоять, а когда бежать…
Страшный грохот сотряс землю под моими ногами, но уже не оборачиваясь, я взлетела по этой лестнице – обратно наверх, в гостиницу.
Да, я знала, что мне нельзя никуда сбегать от него, пока он не решит, в какое безопасное место пристроить меня, раз уж решил дать мне отставку – я не такая дура, чтобы не понимать, что в данной ситуации нельзя никуда сбегать. Моя обида и боль не стоят моей жизни.
Продолжая всхлипывать, я побрела вдоль подсобных помещений в поисках лестницы наверх. Пусть он там мечется, лишенный нюха, пусть поищет меня. А я спокойно вернусь в номер и буду собирать вещи.
Если смогу. Потому что единственное, чего сейчас хотелось – это зарыться головой куда-нибудь в подушку и там умереть.
В кармане джинсов завибрировал телефон. Не глядя, я вытащила, глянула на экран – мама! Внутренне подсобравшись и приказав себе перестать плакать, я нажала на зеленый кругляш приема связи и поднесла телефон к уху.
К моему удивлению, мама тоже плакала.
– Солнышко, какое счастье, что ты ответила!
– Что случилось? – я очень сильно постаралась не шмыгать носом, но мама бы и не расслышала, потому что шмыгала сама.
– Тут пришла полиция… арестовать Грега… о боже, отпустите его! – закричала она вдруг по-английски. – Ему нельзя в тюрьму, у него астма… Не трогайте его!
В телефоне раздались невнятные ругательство, и пугающий глухой стук, сопровождаемый маминым визгом.
Если бы Грег был белым, я бы подумала, что что-то упало. Но Грег был черным – точнее темным. Мулатом – вроде так таких называют. И первое, что пришло мне в голову – это то, о чем вот уже несколько месяцев кричали со всех экранов телевизоров – бравым полицейским надоело вежливо арестовывать, и они перешли к более радикальным мерам.
– О господи! – у меня внутри все похолодело, собственные проблемы отступили куда-то очень далеко. – Мама, объясни мне, что происходит! Немедленно! Что Грег натворил?!
– Ничего! Ничего он не натворил! Его подозревают в похищении из-за твоей пропажеи! Этот ублюдок Тайлер наврал, что видел в последний раз тебя с ним!
Закрыв глаза, я прислонилась к стене.
– Что?
– То!! – мама уже в открытую рыдала, и я понимала, что в таком состоянии она вполне может броситься «спасать» отчима. И сама огрести. А с криминальным «рекордом» ее выставят из страны в пять минут!
Надо было действовать немедленно – прежде, чем мать наделает глупостей.
– Так! – приказала я, стараясь воспроизвести в голосе властные нотки моего альфы. – Спокойно подойди к ним, и скажи, что я появлюсь через… – я подумала, соображая, как быстро смогу добраться до дома, – через полчаса...
К Тони после всего случившегося обращаться не хотелось, но придется. Если начну сейчас искать такси, смогу добраться только за час – все же мои живут в сабурбии, а это не близкий свет... Да и опасно сейчас куда-то ехать самой.
– Через полчаса, – повторила я. – Попроси, пусть подождут в доме – если увезут Грега, засчитают привод в полицию, а это плохо. Поняла?
– Да… – мать в последний раз всхлипнула и куда-то ушла. Я услышала невнятные разговоры, кто-то ответил матери со странно знакомым акцентом, потом секунд десять я слушала тишину, а потом трубку взял мужчина.
– Стейси Маллори? – его голос был резким и хриплым, словно на том конце связи телефон поднесли к клетке с говорящим вороном, а не дали человеку.
