А, может, дело было не только в его признании. Не у него ведь одного два дня назад снесло крышу.
О любви мы больше не говорили – чего о ней говорить, если и так все ясно?
А вот что делать с Шубиным и его угрозами…
– Значит так, – подозвав официанта, Мещерский заказал нам обоим кофе и мне кусок торта с малиной. – Если я правильно понял, мать твою уже уволили?
Я кивнула.
Звонила ей еще утром, и лишь после пятого звонка она ответила – до странности спокойным, даже заторможенным голосом. Наелась таблеток, ясное дело.
– Найти ей работу я могу минут за пять… – продолжил Богдан, размышляя. – Но делать мне этого нельзя. Иначе Шубин догадается, что что-то не так…
Я снова кивнула, соглашаясь.
В итоге, действовать решили следующим образом. Мать утешу всеми доступными способами и прослежу, чтоб не наделала глупостей. Что угодно, лишь бы продержалась до того момента, пока Шубин не вернет ей работу.
Это раз.
Во-вторых, позвоню сегодня этому гаду ползучему и скажу, что согласна на все. Богдан уверен, что почувствовав надо мной власть, конкурент войдет во вкус и станет требовать уже не просто информации, но и самой прямой слежки, возможно с целью шантажа. Я продолжу работать в «Меридиане», как и работала все эти три дня, превратившись по сути, в двойного агента.
– Не одна война была проиграна благодаря ложным сведениям из вражеского стана, – заявил он, взглядом провожая ярко алую малинку, отправляющуюся мне в рот. – А сведения я буду снабжать ему такие, что пара месяцев, и от его шарашкиной конторы ничего не останется…
– Угу… – прокомментировала я, прикрывая глаза от удовольствия – ягода брызнула в рот бесподобно сладким соком. Когда я их открыла, стало еще слаще – Мещерский смотрел на меня так, будто завидовал этой самой ягоде.
– Жаль, что мы сейчас на людях… – ровным голосом произнес он.
– Иначе что? – не веря, что делаю это, я скинула туфлю и протянула под столом ногу, гладя его по лодыжке. – Что бы ты сделал?
Богдан закашлялся.
– Заберись повыше, и узнаешь…
– Но мы же на людях… – я деланно подняла бровь. И ногу.
– Ах ты маленькая…
Поймав ногу и зажав ее между своими, он вдруг прищурился, оглянулся… и давай щекотать меня по пятке. И между пальцами. И вверх по ноге, забираясь чуть ли не под колено… И делал это до тех пор, пока я не начала сползать со стула от хохота. Ох, как я пожалела в этот момент, что поддалась на его уговоры и снова влезла в купленное вчера платье, вместо того, чтобы надеть джинсы, которые привезла с собой…
– Как ты узнал… – пытаясь отдышаться и уже не пытаясь вырваться, я вытирала из краешек глаз слезы. – Как ты узнал… что я ужасно боюсь щекотки…
Он широко улыбался – будто получил именно то, что хотел.
– А я и не знал. Я проверял, боишься ли…
Щекотка остановилась, переросла в нежное поглаживание и пощипывание. У меня слегка сбилось дыхание.
– Зачем? Зачем проверял?
– Затем, что боязнь щекотки означает повышенную чувствительность… к иного рода прикосновениям, – своей большой ладонью он слегка сжал ступню, красноречиво водя большим пальцем вдоль ложбинки.
Я облизнула вдруг пересохшие губы.
– Как интересно… - и немного съехала вниз по стулу, проскальзывая ногой еще дальше. – А что еще… определяет повышенную чувствительность?
Придвинувшись ближе, не сводя с меня взгляд, он дал моей ступне прижаться к уже довольно отчетливому бугру под брюками.
Хорошо, что и здесь скатерть, отстраненно подумала я. И слегка потерлась об этот восхитительный бугор пяткой.
Мещерский резко вдохнул, но продолжил говорить, наблюдая за мной из-под тяжелых век.
– Умение возбуждаться… когда делаешь приятно другому… У тебя уже мокро в трусиках, Соня?
Если до сих пор еще не было, то сейчас точно стало. Чувствуя, как между бедер наливается знакомое тепло, я сжала в кулак салфетку.
– Уверен, ты кончишь, когда в первый раз будешь делать мне минет.
По телу будто током шарахнуло от его слов, я дернулась и непроизвольно скрутила пальцы ног…
Господи, неужели он это сказал… вслух! в ресторане!
Хотя чья бы корова мычала… Он хоть говорит, а ты просто гладишь ему под столом причиндалы!
– Еще что?.. – говорить уже было совсем трудно, слова тянулись, будто я набрала полную ложку мёда в рот. Очерчивая ступней всю длину его члена, я и впрямь жмурилась от удовольствия.
Кашлянув, Богдан немного раздвинул ноги.
– Уверена, что хочешь продолжать?
– Если ты… будешь следить за официантом… потому что я скоро не смогу.
Чуть слышно зашипев, он высвободил скатерть, кладя ее себе на колени. Снова глянул по сторонам.
– Хорошо, Соня, я послежу. Давай же проверим, сколько раз ты сегодня кончишь подо мной… Ведь я собираюсь тебе трахнуть, ты в курсе? Сначала у себя дома, на кровати, разложив и раздев – будто подарок разверну… Отлично, Бэмби, я уже вижу твои соски сквозь платье… Твердые, да? И ноют, наверное… Нет, трогать нельзя, мы же на людях, – в расстройстве что-то проскулив, я опустила руку. – И завтра на работе я тебя тоже поимею… вызову для инструктажа – объяснить, как работать с конфиденциальной почтой… посажу на стол и уделаю до криков… Хотя нет, у тебя ведь все будет болеть после первого раза… сразу нельзя… Пожалуй, сяду сначала в кресло – как раз напротив твоих разведенных ножек – и приласкаю тебя языком… О да, буду вылизывать тебя, как горячее мороженное, пока ты не начнешь плакать и умолять – так захочешь меня внутри…
Бедра вдруг захлестнуло сладкой судорогой, по телу разлилась неожиданная истома… Закусив губу, я тихонько всхлипывала, изо всех сил пытаясь не сползти на пол.
– Шикарная… чувствительность… – скалясь и тяжело дыша, проговорил Мещерский, железной эрекцией упираясь мне в стопу. – Лучше не бывает…
– О, господи… – я не могла поверить, что только что кончила. Просто так. От его слов. В долбанном ресторане.
– Так меня еще не называли, – Усмехнувшись, он отпустил, наконец, мою ногу, выдохнул и выпрямился. – А теперь скажи мне, Соня… Тебе ведь будет все болеть после нашего первого раза сегодня, не так ли?
– Что?.. – выдохнула я, прижимая ладони к горящим щекам. Интенсивность, с которой он задавал этот вопрос, требовала внимания, а оно все еще было в другом месте – пульсирующем и горячем.
Подскочил вдруг официант с маленьким подносом – и как они умеют выныривать ниоткуда? – и пока Богдан вытаскивал карточку, я сообразила, о чем он.
Глядя ему в глаза, осторожно кивнула.
– Будет. Еще как будет.
