— Глупая, маленькая ведьмочка, у меня его никогда не было! Я таким уродился, назло маменьке и твари Ацлаву!
Я смотрела только на Олеаса, пока мой мучитель продолжал свое черное дело. Руку пришлось отцепить, да и что толку от человеческой ручонки. Сила таяла, словно снега под ясным весенним солнышком, покидала меня, не позволяя оказать достойное сопротивление. Чувствуя, как по щекам стекают мокрые дорожки крупных слезинок, я взмолилась:
— Пожалуйста, — глядя только за спину Осота, туда, где стоял невозмутимый Олеас. На Дюрана я не рассчитывала, он что-то методично записывал и на меня не глядел.
— Не проси, ведьма! Ты свое отжила! Тебе нужно было спокойно умереть еще прошлой зимой, на алтаре! Но ты не только выжила, но и сумела подчинить полученную силу! Это мне невыгодно! — преувеличенно тяжело признался Осот. — Так что — умри! — с силой наступил на мою вторую руку, и я с визгом полетела вниз, в клубящуюся, таинственную тьму.
Вокруг плескалась мрачная пустота, да выл, словно прощаясь со мной, ветер. Я все еще пыталась сражаться за свою жизнь, вызывая оставшуюся у меня магию на помощь, пытаясь сотворить воздушные крылья, чтобы дотянуть до земли. И мне почти удалось, на короткое мгновение я ощутила их, замедливших мое падение. Воспряла было духом, но напрасно!
Вместо силы, меня накрыла опустошенность, напала, точно зверь, вонзила острые когти, посеяла в душе панику и безнадежность. Холод окутал мое тело, казалось, я медленно, но верно превращаюсь в ледяную глыбу. Тяжелую, безжизненную, мерцающую… Стоп! Откуда в этой темной пустоте слабое мерцание. Я осмотрела свою поблескивающую ладонь, а, подняв взор, заметила огненную бабочку. Протянула к ней дрожащие пальцы, надеясь получить хотя бы толику тепла, потому что внутренности скручивало от холода. Искорка стремительно взмыла вверх, и, проследив за ней, я увидела, что ко мне приближается огненный смерч.
Моргнула, смахивая слезы, застилающие обзор, и поняла, что у меня появился шанс на спасение. Грэйн, используя свою магию, создал великолепные огненные крылья, спустился за мной и завис напротив. Исходящий от них жар, показался мне подарком судьбы. Все мое окоченевшее, замерзающее тело буквально взмолилось о помощи и потянулось к источнику тепла.
— Подожди! Иначе сгоришь! — Лют не разделил моего рвения, всматриваясь в глубину пропасти.
— Не сгорю! — стуча зубами от холода, отозвалась я, глядя на мага почти с ненавистью, потому что он никак не хотел дать мне то, в чем нуждалась.
Одарив меня пронзительным, выражающим охватившие его сомнения взглядом, огневик соизволил подать мне ладонь. Я, не мешкая, вцепилась в нее, а затем прижалась к Люту, и так мне стало хорошо, что даже застонала. Ошарашенный маг попытался отстраниться, очевидно, приняв мои стоны за проявления боли, а не наслаждения. Я не отпустила такой желанный источник тепла, скользя губами по шее, чтобы полнее, надежнее, ярче ощутить этот негасимый огонь, впитать его внутрь. Да, что уж говорить, было невообразимо приятно прижиматься к любимому, наконец, сбросить все оковы, почувствовать твердость этого мускулистого тела.
— Ани… — позвал меня Грэйн внезапно севшим голосом, но я, прикрыв веки, проворчала:
— Не мешай! — и продолжила свое увлекательное исследование, скользя губами по его лицу.
Короткая щетина кололась, но это было настолько необычно, что я не остановилась, не вздрогнула, а когда добралась до плотно сомкнутых губ Люта, сделала то, что давно хотела, но никак не решалась. Прильнула к ним, пробежалась язычком, вынуждая распахнуться, ловя короткий изумленный выдох. Мимолетные касания сменялись долгими поцелуями, когда наши языки свивались, играя, танцуя, изучая друг друга, дразня, раззадоривая. В перерывах Грэйн шептал:
— Ани… нельзя так… я не смогу… не удержу силу… — и снова сам принимался терзать мои губы, покусывать их, что мне безумно нравилось.
Я отдавалась во власть этих неистовых поцелуев, обжигающих рук, желая стать пламенем, слиться с ним, изгнать из себя скопившийся лед обид, боли и разочарований. И почти забыла о холоде, а если бы смогла рационально мыслить, то усмехнулась бы. Разве не я недавно мучилась от слабости и опустошения? В этот миг мне казалось, что я полна свежих сил. Тело, будто налилось мощью, кровь бешено неслась по жилам, сердце стучало, как кузнечный молот, а весь огонь собрался внизу живота.
— Все… не могу больше… — простонал Лют, чуть отстраняясь, глядя на меня опьяневшим взором, встречаясь с моими растерянными глазами, отводя свои. Вздохнул.
Я спрятала лицо, уткнувшись в его плечо, вдыхая аромат костра, исходящий от огневика, наслаждаясь последними мгновениями тепла. Рук своих Грэйн с моей талии не убрал, но было понятно, что его тяготит ноша, то есть я. Извечная ведьмина гордость взыграла, и я буркнула:
— Отпусти!
— Совсем? — насмешливо осведомился маг, но в его глазах застыло какое-то непонятное выражение, то ли тоска, то ли обида.
— Я сгорю, — брякнула я, и Лют красноречиво хмыкнул, мол, предупреждал.
Взявшись за руки, мы какое-то время спускались вниз, потом Грэйн свободной ладонью хлопнул себе по лбу:
— Вот саламандр непредсказуемый! Нам вверх нужно, а не вниз! — сказал и взмыл, отчего мои волосы резко растрепались.
Как только маг отстранился, я снова начала трястись, словно наяву, подмечая, как внутри меня расцветают ледяные цветы, вонзая корни в органы, опутывая все внутри своими стеблями, медленно распуская снежные лепестки. Я вздрогнула, и Лют обратил свое внимание на меня.
— Ведьмочка, что это с тобой!
На ресницах вместо слез повисли прозрачные льдинки, которые посыпались вниз, будто осколки. И мне живо представилось, что совсем скоро и я сама расколюсь на сотни таких же блестящих кусочков льда или разлечусь в сумраке миллионами разноцветных снежинок.
— Ани! — в голосе Грэйна послышались тревожные ноты, видно, и выглядела я совсем заледеневшей.
Решительно отправила гордость, обиду и боль к паземкам, набросилась на мага, прильнула к живительному огню, обвила руками и ногами, буквально ныряя в океан чувственности, жара и томительной неги. Понимая, что не в силах отпустить этого мага, сгорая в огне, пылающем внутри Грэйна, чтобы в следующее мгновение возродиться из пепла, почувствовать себя живой и настоящей.
— Ани, — он охнул, замедлил подъем, робко, словно спрашивая разрешения, прикоснулся к моим губам, стремясь дотронуться до них языком.
Я разомкнула уста, чтобы встретить его настойчивый язык, как радушный хозяин привечает своего гостя. Но все прекратилось, едва начавшись.
— Все… — выдохнул маг, и, не успев, возмутиться, я почувствовала, как мои ноги коснулись твердого камня.
Грэйн неожиданно оттолкнул меня, но обиду пришлось проглотить, так как огневик выглядел неважно. Он в изнеможении опустился на колени, обнимая себя руками, по которым бежало яростно потрескивающее пламя. Вскоре оно охватило все тело мага, и завороженная зрелищем, я не знала, что делать, молча наблюдая за тем, что творится с любимым. Лют как будто таял, распадался на отдельные фрагменты. Огненные бабочки срывались с его тела: красные и синие, сияя ослепительным светом, освещая до мелочей небольшой уступ, на котором мы расположились, и высвечивая нутро маленькой круглой пещеры.
