Как бы то ни было, на покорённых древлян Олег возлагает более тяжёлую дань — «чёрными куницами», которые были дороже «белой веверицы», то есть белки. На северян — «дань легьку», по-видимому, меньшую, чем та, которую они платили хазарам. Дань радимичей осталась такой же, как и при хазарах («шеляг»). Соотношение более лёгкой дани северян и аналогичной хазарской дани радимичей объясняется следующим образом: земля северян располагалась на границе со степью, с землями Хазарского каганата, а радимичи располагались в глубине лесной зоны, в большем отдалении от хазар. Поэтому Олегу важно было расположить к себе северян более лёгкой данью, а дань менее «опасных» в этом отношении радимичей осталась прежней
[157]. В заключении летописец вновь перечисляет племена, оказавшиеся подвластными Олегу в результате киевской «кампании» — поляне, древляне, северяне и радимичи, — и называет племена непокорённые, с которыми Олег воевал. Это уличи и тиверцы, жившие на землях между Днепром и Прутом.
В результате «при Олеге под властью киевского князя оказывается вытянутая более чем на тысячу километров с севера на юг территория. Управлять ею без наместников было физически невозможно»
[158]. Такие наместники киевского князя находились в Смоленске (Гнёздово), Любече и, по-видимому, в Новгороде, то есть вдоль Пути из варяг в греки. На землях подвластных племён для контроля путей и сбора дани возникали дружинные поселения, типа упомянутой ранее Шестовицы (летописные «городы» Олега). Так формировалось Древнерусское государство.
Значительную роль в этих процессах, конечно, играли варяги. Вместе с Олегом в Киеве, по мнению историка Е. А. Мельниковой, впервые «появился постоянный и значительный контингент скандинавов», и эта общность, по её мысли, оказалась интегрированной в славянскую среду настолько, что «объективно коренным образом отличалась от походов викингов», проводя политику, преследовавшую цели «консолидации и укрепления восточнославянского государства»
[159]. Между тем, судя по летописным известиям, некое, условно говоря, «государственное строительство» осуществлялось на севере будущей Руси ещё при Рюрике, а скандинавский контингент появился в Киеве при Аскольде и Дире, если не раньше — достаточно вспомнить поход на Византию 860 года. Бесспорно, скандинавы интегрировались в местное восточнославянское общество, чему есть немало примеров. Однако необходимо учитывать и тот факт, что скандинавская элита в течение, по крайней мере, полувека после захвата Олегом Киева сохраняла не только своё ведущее положение в системе формировавшейся древнерусской государственности, но и, очевидно, определённое самовосприятие, о чём свидетельствует отразившийся в письменных источниках именослов.
Поскольку северяне и радимичи находились в зоне хазарского влияния, Олег неизбежно должен был столкнуться с Хазарским каганатом, однако летопись ничего не говорит о каком-либо военном конфликте Руси и хазар (это только у Пушкина Олег воюет с «неразумными» хазарами — кстати, почему неразумными?). Вероятно, дело в том, что каганат в это время не мог отвлекаться на борьбу с Олегом, будучи занят противостоянием с другими противниками
[160]. В 880-х годах в причерноморских степях активизировались печенеги, которые были противниками хазар, а позже, на рубеже IX–X веков, хазары с переменным успехом воевали с эмиром Дербента, вмешиваясь в события в Дагестане (впрочем, в них, по всей видимости, были вовлечены и русы, о чём пойдёт речь далее)
[161]. Возможно даже, что Олег выступал союзником печенегов. Как бы то ни было, им, очевидно, было выбрано благоприятное время для вывода северян и радимичей из-под хазарской зависимости (вятичи сохранили по отношению к каганату свой даннический статус).
Но хазары всё-таки смогли отреагировать на действия варяжского князя. В последней трети IX века наблюдается заметный спад поступления арабского серебра (дирхемов) на Русь и в Скандинавию, что характеризуется даже как «первый большой кризис серебра в Восточной Европе»
[162]. Поток монет возобновляется лишь в начале X века, но не через Хазарию, а через Волжскую Булгарию, в обход хазар. Таким образом, каганат попытался устроить своего рода экономическую «блокаду» Руси, прервав поступление арабского серебра и сократив торговлю
[163]. Возможно, с этим в какой-то степени могла быть связана и активность Олега в южном направлении — его стремление к Византии.
Ещё один любопытный момент, связанный со взаимоотношениями Олега с Хазарским каганатом, демонстрирует нам древняя эмблематика. Хорошо известны так называемые «знаки Рюриковичей» — лично-родовые знаки в виде трезубцев, широко распространённые в домонгольский период. Сохраняя общий схематичный образ — трезубец, эти знаки имели индивидуальные особенности для каждого князя, выполняя роль своеобразных тамг и как бы древних «гербов». Однако первоначально, до эпохи святого Владимира, эти знаки выглядели не как трезубцы, а как двузубцы, и долгое время сохранялись практически неизменными. Древнейшие изображения этих знаков на Руси обнаружены в виде граффити, то есть процарапанных знаков, на арабских дирхемах. Причём клады, в которых они были обнаружены, относятся к региону Среднего Поднепровья, а время их сокрытия датируется рубежом IX и X веков. Иными словами, граффити в виде знаков Рюриковичей были нанесены на монеты синхронно правлению Олега. Подобного рода знаки известны и в Хазарском каганате, поэтому можно предполагать их хазарское происхождение. Возможно, закрепившийся в Киеве Олег титуловался «каганом» (хотя сведения о таком титуле древнерусских князей известны в более ранний период) и заимствовал знак, ставший символом киевского князя и его рода, из хазарской политической символики
[164]. Тем самым великий киевский князь явственно позиционировал себя в качестве ведущего правителя Восточной Европы, а Русь — в качестве государства, не уступающего по своему значению и силе Хазарскому каганату. В притязаниях на наследие Хазарии в Восточной Европе усматривают также одну из причин избрания Олегом Киева в качестве своего стольного города
[165].
