Рассмотрим подробнее летописное сообщение о договоре 907 года. Имена пяти послов, заключавших мир от имени Олега, действительно повторяются в преамбуле договора 911 года. Но это отнюдь не механическое соответствие. Как уже упоминалось, это первый, третий, четвёртый, пятый и последний из послов 911 года. Почему, если летописец искусственно «сконструировал» сведения о послах 907 года, опираясь на этот перечень, он оставил именно пять имён и взял имена не подряд, а вразнобой? Не означает ли это, что за именами послов 907 года стояла какая-то документально зафиксированная реальность (ясно, что в устной традиции такие подробности не могли сохраниться)? Второй момент — в тексте статей, помещённых под 907 годом, упоминаются в качестве древнерусских городов Киев, Чернигов и Переяславль. А в летописном рассказе перед этими статьями — те же Киев, Чернигов, Переяславль, а кроме того, Полоцк, Ростов, Любеч и «другие города». Те же три города — Киев, Чернигов и Переяславль — обозначены в качестве городов, из которых приходят в Византию купцы-русы и в договоре Игоря 944 года. Здесь возникает закономерный вопрос о достоверности этой информации — ведь, согласно той же Повести временных лет, Переяславль был основан при Владимире Святославиче только в 992 году («Володимеръ же радъ бывъ, заложи городъ на броде томь, и нарече и Переяславль»). Однако наличие двух вариантов перечня городов в статье 907 года противоречит предположению об искусственности «краткого» перечня. В самом деле, «если бы и упоминание городов в договорах 907 и 944 гг., и перечень городов — получателей "укладов" — были вставками, сделанными летописцем, они, вероятно, совпали бы, т. е. либо в текстах договоров назывались бы после Киева, Чернигова и Переяславля Полоцк, Ростов и Любеч, либо во фрагменте об "укладах" были названы, как и в договорах, только три первых города»
[272]. Следовательно, скорее всего, перед нами документально зафиксированные фрагменты подлинных договорных текстов.
Упоминание Переяславля в первой половине X века может объясняться по-разному. Или на месте Переяславля до того, как город был «заложен» Владимиром (это слово может означать не только собственно основание, но и «обновление» города, обнесение его крепостными стенами), уже существовало некое поселение (хотя археология вроде бы противоречит этому предположению
[273]). Или Переяславль был построен Владимиром на новом месте, а старый город был к этому времени разрушен, например, печенегами
[274] (подобного рода случаи были нередкими в древнерусской истории). Или же под Переяславлем в тексте договоров имелся в виду вообще какой-то другой город. Поскольку эти тексты представляют собой перевод с греческого языка, то в них могло содержаться упоминание о каком-то древнерусском городе, которое в обратном переводе было не распознано переводчиком (или летописцем) и отождествлено с Переяславлем
[275]. Возникает вопрос: почему летописец не обратил внимания на противоречивость собственного текста — упоминание Переяславля до того, как он был основан? Причина может заключаться только в чрезвычайно бережном отношении летописца к тексту договоров
[276], что лишний раз свидетельствует в пользу подлинности «документальных» текстов, включённых в известие 907 года.
Упоминание в договорах прежде всего южных городов вполне отвечало реальным условиям навигации Древней Руси. Очевидно, что купеческие суда отправлялись в Константинополь несколькими «партиями» — «первыми в начале-середине мая отплывали ладьи, принадлежавшие князьям и боярам, правившим городами в бассейне Среднего Днепра (Киевом, Черниговом, Переяславлем, Вышгородом и др.), а месяцем позже отправлялись в путь ладьи из северных городов (Новгорода, Смоленска, Полоцка, Ростова и др.), куда весна приходила на 3–4 недели позже. Соответственно первая прибывала в Константинополь в начале июня, а вторая (её путь до столицы империи был к тому же вдвое длиннее и труднее) в конце июля — начале августа»
[277]. Да и в квартале Святого Маманта, как полагают, не могли одновременно разместиться все русские купцы и послы. Но если в самих договорах упоминаются только южные города Руси — Киев, Чернигов и Переяславль (составившие собственно «Русскую землю» в узком смысле слова; именно такая ситуация сложилась на момент создания Повести временных лет), то в более «пространном» перечне городов, получивших византийскую дань, фигурируют также Полоцк, Ростов и Любеч. Это «продолжение» считается сомнительным, соединённым летописцем из упоминаний этих городов в предшествующем летописном тексте (статьи под 862 и 882 годами) и отвечающим его представлениям «о структуре подвластной русскому князю территории»
[278]. Противоречивым кажется и упоминание Полоцка, ведь в той же Повести временных лет говорится о завоевании этого города Владимиром только в 980 году.
Однако мнение об искусственности перечисления городов наталкивается на другие вопросы. Полоцк и Ростов действительно называются в качестве городов, подчинённых Рюрику, в летописной статье 862 года. Но дальше там следуют Белоозеро и Муром, а их в тексте 907 года нет. Летописец мог взять название Любеча из рассказа о походе Олега на Киев (приуроченном к 882 году), но почему, в таком случае, он не взял оттуда же и название Смоленска? Чем определялся именно такой выбор? Полоцк же мог выйти из-под контроля киевского князя позже — то, что в нём в 980 году княжил Рогволод, не означает, что «местные» князья правили там и в предшествующее время. Детальная история Полоцка в IX–X веках нам неизвестна. Мне кажется, что, напротив, за упоминаниями конкретных древнерусских городов, получивших «греческую дань», стояли не менее конкретные указания источника, которым для летописца мог послужить какой-либо документ, отражавший ход мирных переговоров. Об этом же свидетельствуют и договорные условия — «статьи», представленные в летописном известии 907 года. Их документальный характер не вызывает сомнений. Более того, как уже отмечалось, они даже построены в форме некоего обсуждения условий мира — Олег выставляет свои требования, греки в ответ предлагают свои ограничения.
Всё это демонстрирует документальную основу информации о заключении мира в 907 году, которую летописец не мог получить из устных источников. Следовательно, возможно несколько вариантов. Летописец перенёс «статьи» договора 911 года в сообщение о мире 907 года, в результате чего в договоре остался пустой заголовок (версия А. А. Шахматова). Эти статьи (или две части одной статьи) могли также находиться на одном листе, каким-то образом отделённом от основного текста договора, в результате чего летописец расценил этот текст как особый договор, приурочив его к 907 году (версия М. Д. Присёлкова)
[279]. Наконец, нельзя исключить и иной вариант. Летописец при рассказе о заключении мира в 907 году пользовался каким-то документальным источником, в котором отражался ход переговоров, и в нём упоминались эти статьи (или статья), повторявшиеся также в договоре 911 года. Составитель Повести временных лет оставил этот текст в известии 907 года, но исключил его повторение (полное или частичное) из текста договора 911 года, в результате чего там остался лишь заголовок.
