Осень в качестве времени смерти Олега могла иметь и некоторые конкретные коннотации: «Смерть Олега осенью, во время осеннего полюдья, после заключения договора с греками, наводит на предположение о том, что и здесь (как и в случае с Игорем, убитым древлянами во время полюдья. — Е. П.) имел место конфликт с подвластными племенами, приобретший в предании мифологическую концовку: смерть — уход культурного героя»
[388]. Предположение любопытное, хотя и недоказуемое (в какой-то степени оно согласуется с символическим значением змеи, как возможного атрибута Волоса, о чём пойдёт речь далее). В этом случае легенда о смерти Олега «затмила» его реальную историю — что, впрочем, характерно для всей истории этого князя.
Заключительное обрамление летописного рассказа о смерти Олега включает три компонента: плач подданных, захоронение в сохранившейся до времени летописца могиле и хронологический подсчёт продолжительности правления (от 6388 до 6420 года, включая последний). «Великий плач» по Олегу можно понимать как обычный элемент погребального обряда, тем не менее отразившийся в устной традиции
[389]. Но такой же «великий плач» сопровождает летописное известие о смерти княгини Ольги: «И плакася по ней сынъ ея, и внуци ея, и людье вси плачемъ великомь, и несоша, и погребоша ю на месте». Летописец буквально повторяет практически те же «формульные» слова (то, что это литературная формула, подтверждает отсутствие указания на точное место захоронения Ольги)
[390]. Но одинаковые словесные «штампы», использованные при описании погребения Олега и Ольги, лишний раз демонстрируют некоторую взаимосвязанность этих персонажей летописного повествования. «Мудрую» Ольгу и «вещего» Олега, несмотря на противоположность вероисповеданий, летописец провожает в последний путь одним и тем же словесным «обрамлением».
Указание на сохранившуюся могилу Олега на горе Щековица следует поставить в рад других аналогичных указаний летописи (как, например, могилы Аскольда и Дира), представляющих собой своего рода «реальные» топографические и физические источники летописного текста. Эти указания выполняли также функцию подтверждения правдивости рассказа летописи. В то же время сами сюжеты увязывались с конкретными объектами, которые молва связывала с теми или иными историческими деятелями и событиями. Однако киевская «могила» Олега на Щековице не была единственной.
В Новгородской первой летописи содержится такое сообщение о смерти Олега (датированное условным 6430 годом): «Иде Олегъ к Новугороду, и оттуда в Ладогу. Друзии же сказають, яко идущю ему за море, и уклюну змиа в ногу, и с того умре; есть могыла его в Ладозе»
[391]. Итак, Олег «ушёл» в Новгород, а потом в Ладогу, другие говорят, что за море, и «клюнула» (укусила) его змея в ногу, и от этого он умер, и в Ладоге сохранилась его могила. А. А. Шахматов, полагавший, что в тексте Новгородской первой летописи отразились более ранние этапы древнерусского летописания, нежели Повесть временных лет, считал, что первоначально существовало два варианта предания о месте смерти Олега — одно «за морем» и второе в Ладоге, а в тексте Новгородской первой оба варианта были искусственно совмещены: «Иде Олегъ к Новугороду и оттуда за море, и уклюну змиа в ногу, и с того умре» и «Иде Олегъ к Новугороду и оттуда в Ладогу и тамо умре, есть могыла его в Ладозе». Указание же на Щековицу было привнесено в летописную традицию составителем Повести временных лет
[392].
Заметим, что в сообщении Новгородской первой летописи ничего не говорится о пророчестве, а сообщается только о том, что Олега укусила змея и от этого он умер.
Получается, что предание сохранило варианты места смерти князя и указание на её причину, в то время как сам сюжет о пророчестве стал известен только составителю Повести временных лет, приурочившему описываемые события к Киеву. Таким образом, «в рассказе Новгородской летописи сюжет смерти Олега свёрнут до одного мотива — укуса змеи; уже поэтому нельзя считать её текст первоначальным»
[393]. И с этим наблюдением можно согласиться. По-видимому, местная традиция связывала с именем Олега разные локусы, что и нашло отражение в летописании. В Киеве — это была гора Щековица
[394], в Ладоге — другая «могила», вариант же со смертью за морем можно, по-видимому, считать принадлежностью устной традиции, связавшей древнерусскую легенду с древнескандинавской
[395] (об этом ниже). Кстати, курган, называемый «Олеговой могилой», в Ладоге существует и в наше время.
Наличие у Олега сразу двух «могил» — в Ладоге и на киевской Щековице — может объясняться не только местными легендами. Под словом «могила» в Древней Руси могло подразумеваться не только захоронение, но и поминальный холм, насыпь для совершения тризны. Когда в древнерусские города «дошла весть о смерти князя за морем, то в честь его должна была быть совершена тризна, для которой необходимо было насыпать "могилу". Эти могилы и сохранили названия Олеговых до времён летописцев киевского и новгородского, которые, исходя из факта существования этих могил, и пришли к утверждению, что Олег умер на Руси (в Киеве или в Ладоге). В словах летописца новгородского чувствуется, однако, какое-то сомнение и недоумение, как согласовать два известных ему свидетельства: рассказ о смерти Олега за морем и существование его могилы в Ладоге; в тексте своей летописи он сохранил оба свидетельства»
[396].
Замечу, что этот момент лишний раз свидетельствует в пользу внимательного отношения летописцев к имевшемуся у них фактическому материалу, который сводился воедино. Между тем «могилы», представлявшие собой особые по размерам и/или значению погребальные насыпи, могли обозначать и крайние пределы владений Олега: «Одна из них — в Киеве, стольном городе, другая — в Ладоге или рядом с ней, первоначальным стольным городом». Следует иметь в виду, что именно Ладога и Рюриково городище являлись первоначальными экономическими и политическими центрами нарождавшейся Руси на севере, именно отсюда начинались важнейшие торговые пути, в том числе и Путь из варяг в греки. Известие о существовании «могилы» Олега в Ладоге свидетельствует о древности этого явления, поскольку уже в середине X века роль ведущего центра на севере переходит к Новгороду. Следовательно, «могилы» маркировали две важнейшие точки «государствообразующей оси» на Пути из варяг в греки, север и юг, как раз и объединённые властью Олега
[397]. Это наблюдение чрезвычайно существенно для понимания символического значения курганных сооружений, выполнявших важные коммеморативные функции.
