После революции имя «Олег», уже не связанное с церковным календарём, постепенно завоёвывало всё большую популярность. Порой образ древнерусского князя играл свою роль при имянаречении — благодаря, конечно, всеобщей известности пушкинской баллады. Мать Олега Кошевого вспоминала: «С мужем мы решили: родится мальчик — назовём Алексеем, а если девочка — Светланой (очень характерное имя для тех лет. — Е. П.). Родился сын, да ещё такой большущий. Старенький врач спросил:
— Как назовёте сына?
— Алексей, — ответила я.
— О нет, — шутливо запротестовал врач, — не подходит! Такому бутузу и имя нужно богатырское!
Я стала вспоминать всяческих богатырей и остановилась на одном из нашей истории — на Олеге».
В 1956 году на экраны страны вышел первый советский широкоэкранный фильм. Им стало эпическое полотно замечательного режиссёра Александра Лукича Птушко (1900–1973) «Илья Муромец». Фильм вобрал в себя едва ли не все образы былинного фольклора и древнерусской истории. Князь Владимир направляет Добрыню Никитича послом в Царьград, где тот заключает мирный договор — явная аллюзия на договоры Руси с греками. А корабли на колёсах под парусами используются в войне с «тугарами», напавшими на Киев (их потом сжигает огнём Змей Горыныч). Все эти детали так или иначе связаны с мотивами летописных преданий и легенд.
В 1978 году чудесные иллюстрации к пушкинской «Песни» создаёт художник Вениамин Николаевич Лосин (1931–2012). По своему художественному уровню они не уступают классическим рисункам Васнецова. Имя князя Олега продолжает жить и сейчас. Художник Борис Ольшанский написал выразительные картины «Поход на Царьград» и «Твой щит на вратах Царьграда». А в сентябре 2015 года в Старой Ладоге был открыт памятник Рюрику и Олегу по проекту скульптора Олега Шорова. Князья стоят, опираясь на щит (неизменный исторический «атрибут» Олега), а в руке одного из них развёрнутый свиток (намёк на договор с греками?). Несмотря на некоторую спорность, это первый памятник князю Олегу в России (в шведском городе Норчёпинге установлен небольшой памятник-фонтан в честь первых русских князей, чьи условные портреты изображены на постаменте, увенчанном кораблём). Будем надеяться, что не последний.
* * *
Историки по-разному оценивали роль Олега. Академик Б. А. Рыбаков считал его «находником-узурпатором», скандинавом, базировавшимся в Ладоге и «на короткий срок» овладевшим киевским столом. После победоносного похода на Византию «Олег исчез с горизонта русских людей и умер неизвестно где»
[512]. Иными словами, случайная фигура русской истории. На эту несправедливую оценку ответил в своей работе «Образование древнерусского государства и первый его правитель» член-корреспондент Академии наук А. П. Новосельцев
[513]. Признавая Олега «по сути дела, первым достоверным государственным деятелем нашей истории», он охарактеризовал его как одного из основателей Древнерусского государства, несмотря на то, что его деяния «овеяны противоречивыми легендами». «И всё-таки имя его вписано в раннюю нашу историю», — заключал исследователь.
Мне думается, что вписано оно прочно, но значимость его не вполне осознана. И в этом отношении хочется напомнить слова одного из основоположников русской исторической науки Николая Михайловича Карамзина, давшего такую оценку значения Олега для России: «Сей князь был истинным основателем её величия». Конечно, это преувеличение, но доля истины в нём несомненна. Её мне и хотелось приоткрыть в этой книге.
Приложение 1
Монета Вещего Олега
Нумизматический скандал середины XIX века
В 1858 году в области русской нумизматики, казалось бы, произошла сенсация. Сотрудник Императорского Эрмитажа барон Борис Васильевич Кёне (1817–1886) объявил о находке древнейшей русской монеты, которую он приписал ни много ни мало князю Олегу. Монета была обнаружена Кёне летом 1858 года в собрании Королевского минц-кабинета в Стокгольме. Кёне зарисовал монету и осенью того же года представил соответствующую записку с рисунком в Первое отделение Эрмитажа (куда входило и нумизматическое собрание). Начальник этого отделения, искусствовед Флориан Антонович Жиль (1801–1865), поручил представить по этому поводу своё мнение своему сотруднику, хранителю минц-кабинета академику Аристу Аристовичу Кунику (1814–1899), известному своими работами в области истории раннего средневековья и в том числе Древней Руси. Заключение Куника вызвало болезненную реакцию Кёне, и разразился скандал, весьма заметный в истории русской нумизматики. Но прежде чем рассказать о нём, необходимо вкратце остановиться наличности «первооткрывателя», тем более что она заслуживает внимания
[514].
Бернгард Карл (в России Борис Васильевич) Кёне (получивший в 1862 году титул барона княжества Рёйсс-Грейцского) родился в Берлине в семье тайного государственного архивариуса, еврея по происхождению, принявшего реформатское вероисповедание. Он рано увлёкся нумизматикой и свою первую работу в этой области («Монетное дело города Берлина») опубликовал в возрасте двадцати лет. Кёне учился в Лейпцигском и Берлинском университетах, в 1841 году защитил диссертацию по нумизматике и получил звание приват-доцента Берлинского университета по кафедре нумизматики и археологии. Он также стал одним из активных деятелей, а затем и секретарём Берлинского нумизматического общества, а в 1841–1846 годах руководил изданием соответствующего журнала по нумизматике, сфрагистике и геральдике. Вообще Кёне имел хорошие организаторские способности и, в частности, умел поставить издательское дело, что впоследствии пригодилось ему в России.
С Россией Кёне «заочно» познакомился ещё в начале 1840-х годов. Известный художник-медальер и нумизмат Яков Яковлевич Рейхель (1778–1856), служивший в Экспедиции заготовления государственных бумаг, владелец одной из крупных нумизматических коллекций, обратил внимание на молодого человека, вскоре ставшего его помощником в собирательстве и «представителем» в немецких нумизматических кругах. После окончания университетского курса Кёне впервые приехал в Петербург. В Берлин он вернулся с твёрдым желанием поступить на русскую службу и выступил претендентом на свободную тогда кафедру археологии в Российской академии наук (чего так и не произошло). В результате протекции Рейхеля в марте 1845 года Кёне был определён помощником начальника Первого отделения Императорского Эрмитажа (Первое отделение включало собрания антиков и монет, и им как раз руководил Ф. А. Жиль) с чином коллежского асессора (к концу жизни Кёне дослужился до тайного советника). Следует подчеркнуть, что именно в это время, во второй половине 1840-х — начале 1850-х годов, в Эрмитаже велась самая активная работа по созданию музея, открытого для публики, который располагался в новом здании (Новый Эрмитаж), строившемся по проекту Лео фон Кленце. В Эрмитаже Кёне занимался как раз нумизматической коллекцией.
