Мена только надеялась, что ей не придется брать на себя неприятную миссию сообщить сестре о происшедшем.
Госпожа Мэнсфорд присела на пуф перед туалетным столиком.
Мена начала снимать с нее диадему.
Они обе молчали. Потом мать, словно только что вспомнив, обратилась к Мене:
— Вильям говорит, что для начала нам с тобой надо уехать отсюда завтра утром, прежде чем проснется Алоиз.
— Уехать? — переспросила Мена. — Но почему, мама?
— Дорогая моя, он говорит, что не хотел бы, чтобы меня расстраивали. Он собирается поговорить с Алоиз и удостовериться, что она не сердится на меня.
Мена подумала, что вряд ли сестра не будет сердиться, но вслух сказала только:
— Я поняла. В котором часу мы должны быть готовы?
— Карета будет ждать нас в половине девятого, — ответила ей мать. — Вещи будут собраны, а завтрак нам подадут в комнаты, так что от нас требуется только одно: наш отъезд должен пройти незамеченным.
На душе у Мены стало настолько тяжело, что она едва переносила эту боль.
Она понимала, что, как только она уедет из замка, ей никогда больше не удастся снова увидеть Линдона.
Может быть, следовало бы все объяснить ему в письме?
Но тут она сообразила, что даже не знает его фамилии.
Потом она подумала, что, возможно, могла бы написать ему или послать записку в тот дом, где они были тем вечером.
Но он даже не упоминал названия поместья, а она и не спросила об этом.
Кроме того, она старалась не проявлять любопытства и не спрашивать ничего, что могло спровоцировать встречные вопросы с его стороны.
После того как он сказал, что читал статьи ее отца в журналах и многое слышал о нем, она поняла, что поступила очень непредусмотрительно.
Как пришло ей в голову выбрать фамилию Форд для себя?
Легко предположить, что Линдон мог заподозрить, что если она и не была дочерью господина Мэнсфорда, то все же наверняка имеет к нему какое-то отношение.
«Мне надо было не придавать значения маминым возражениям, — думала она, — и назваться Джонсон, как я и хотела с самого начала».
Теперь было поздно сожалеть о чем-либо.
Но это означало одно: ни у нее не было никакой возможности связаться с Линдоном, ни у него с ней.
Пока она помогала матери раздеться, та, казалось, витала в счастливых грезах.
Для Мены же, напротив, мечты рушились, и ей пора было очнуться от грез.
Все произошедшее с ней за эти дни было похоже на счастливый сон: и встреча с Линдоном, и их прогулка верхом, и совсем уж сказочной мечтой был вечер, который они провели в его крошечном доме, построенном в стиле эпохи королевы Елизаветы.
Тогда он поцеловал ее.
Стоило ей только подумать об этом, как она словно наяву ощутила прикосновение его губ.
И опять всю ее переполнил тот странный, невыразимый восторг.
Теперь ей нужно было уезжать, и она знала, что такого никогда уже больше не сможет испытать снова.
Мена уложила мать и поцеловала ее.
Она чувствовала, что мать была погружена в свои счастливые мысли и не замечала ничего вокруг.
Мена собралась уходить.
— Спокойной ночи, мама, — сказала она уже у двери.
Госпожа Мэнсфорд откликнулась не сразу, как будто заставив себя очнуться и понять, что дочь обращается к ней.
Она спросила:
— Ты уже уходишь? Тогда спокойной тебе ночи, милая моя! И спасибо тебе за понимание. Я так счастлива!
Мена пошла к себе в комнату.
Достигнув ее, она вбежала внутрь, заперла дверь и бросилась на кровать.
Тут только она дала волю слезам, горячим, обжигающим, горьким слезам.
Она нашла свою любовь — и потеряла ее.
Глава 6
Алоиз закончила свой танец с графом Элдерфильдом.
Он взял ее под руку, и они прошли через открытые настежь двери бальной залы прямо в сад.
Ночь была звездная, бледная луна начинала свой путь над верхушками деревьев. Все было очень романтично.
Они шли по ровному газону, пока совсем не скрылись от взоров тех, кто остался в бальной зале.
Тогда граф произнес полным волнения голосом:
— Вы сегодня так красивы, Алоиз, и, насколько я мог заметить, многие мужчины говорили вам то же самое!
В его голосе послышалась ревность, и это вызвало ее улыбку.
Но в ответ она только сказала:
— Замок просто великолепен! Вы не находите? Мне здесь очень нравится.
— Я уже приглашал вас приехать в мое поместье и взглянуть на мой дом, — сказал граф. — Пусть он не такой древний, но его строили братья Адаме, и вы будете идеально смотреться в его огромной столовой и просто потрясающе — в бальном зале.
— Я сейчас слишком занята, чтобы куда-либо ездить, — самодовольно изрекла Алоиз.
— Но сюда-то вы приехали! — возразил граф.
— Разумеется, приехала.
Оба помолчали, потом он спросил ее:
— Вы хотите выйти замуж за Кэрнторпа?
Алоиз потупила глаза:
— Вам не следовало бы задавать мне подобных вопросов
— Ответьте мне! — с горячностью проговорил граф. — Мне необходимо знать правду!
— Тогда вам придется подождать, и вы все узнаете, — ответила Алоиз.
Они снова замолчали. Тишину нарушали только звуки падающих струй фонтана. Наконец граф заговорил с отчаянием в голосе:
— Вы же знаете, Алоиз, я люблю вас! И я мог бы сделать вас счастливой.
— Откуда у вас такая уверенность в этом? — спросила Алоиз.
— Я совершенно уверен, что смогу сделать так, что вы полюбите меня. Мы столько всего могли бы делать вдвоем! Я сгораю от любви и желания! О, как я желаю вас! — ответил он, и было что-то дерзкое в его голосе.
Но она лишь пожала плечами и отвернулась. Он схватил ее за плечи.
— Послушайте, — снова заговорил он, — я люблю вас! Ради всего святого, выходите за меня замуж и прекратите преследовать человека, который давно и твердо решил никогда больше не вступать в брак!
Алоиз вся напряглась.
— Как смеете вы говорить со мной подобным образом! — сердито закричала она.
— Раз и навсегда признайтесь себе, что это правда, — сказал граф. — Кэрнторп стар для вас, он слишком стар для вас. Но вы готовы виснуть на нем подобно томящейся от любви девочке-подростку, и лишь потому, что вбили себе в голову, что вам необходимо стать герцогиней.
