Пологий берег поднимается к городской стене, укрепленной и украшенной четырьмя внушительными квадратными башнями. За этой стеной возвышаются сорок церковных шпилей, и выше всех – красный шпиль собора Святого Мартина, жемчужины города, который еще в римские времена назывался Золотым Магунцием, а теперь называется Золотым Майнцем.
Майнц – богатый и важный город, резиденция архиепископа, одного из германских курфюрстов.
Навстречу прибывшим несется гулкий, протяжный, переливчатый колокольный звон.
И вместе с этим звоном на них надвигается резкий, неприятный, но в то же время волнующий запах, в котором смешивается запах смолы и рыбы, опилок и стружек, пеньки и дубленых кож, церковного ладана и городских нечистот.
Запах, неотделимый от средневекового города.
Семейство патриция высаживается на берег, гребцы торопливо перетаскивают их пожитки в повозки, и небольшой обоз въезжает в городские ворота. Эти ворота называются Железными – не оттого, что они сделаны из железа, а оттого, что здесь уже двести лет торгуют железным товаром.
За воротами запах города многократно усиливается, к нему присоединяются шум и крики многочисленных торговцев. Рыбники предлагают свежий улов, пригородные крестьяне – овощи и зелень, торговцы побогаче – ткани из Бургундии и Голландии, вина из той же Бургундии и Эльзаса. Из пекарни несется горячий аромат свежего хлеба, из лавки гончара – сухой и резкий жар печи для обжига. Повозки по самую ступицу вязнут в грязи немощеных улиц, навстречу им гонят коров и свиней, гусей и овец.
По сторонам улицы расположились многочисленные ремесленники – портные и шорники, плотники и столяры, бондари и сапожники, виноделы и фонарщики. Тут же устроился цирюльник, который совмещал и профессию хирурга.
Проехав мимо доброй полусотни лавок, миновав ратушу с нарядным зубчатым фронтоном и тяжелое, грубое здание нового оптового рынка, немного не доехав до недостроенной церкви Святого Христофора, повозки останавливаются возле одного из самых больших и солидных домов Золотого Майнца.
Этот дом давно уже зовется домом Гутенберга – но не потому, что такова фамилия его владельца. В те времена чаще семьи получали имена по названию своего жилища, чем дома – по имени хозяев. Владеет этим домом, как мы уже сказали, городской патриций Фриле Гейнсфлейш.
Гутенберг – это название самого дома. Прежде это место называлось Юденберг, то есть Еврейский Холм, потому что на этом месте издавна селились многочисленные майнцские евреи. Потом они переселились в другое место, а название из Юденберг превратилось в Гутенберг, позднее превратившись в фамилию его обитателей.
Слуги перетаскивают пожитки в дом, хозяин наблюдает за их работой, недовольно покрикивает. Младший сын, маленький Ганс, Ханси, оглядывается по сторонам.
Он не любит городской дом и вообще городскую жизнь. То ли дело деревня! Там столько живности, с которой можно играть – и собаки, и овцы, и телята, вообще столько интересного… можно ловить рыбу с деревенскими мальчишками, можно купаться в мельничной запруде, можно ловить крупных раков возле берега, можно мастерить воздушных змеев и запускать их…
Только одно привлекает его в городе.
Пока родители и слуги заняты разгрузкой повозок, Ханси бежит в лавку герра Мюнстера, городского писца.
Его лавка располагается за цирюльней. Герр Мюнстер – солидный и уважаемый господин. Он может написать прошение на имя архиепископа или городского совета, может написать судебную жалобу или обычное любовное письмо. А еще у герра Мюнстера можно купить латинскую грамматику, простой требник или богато украшенный часослов, календарь с датами Пасхи и Троицы, а также индульгенцию, освященную самим Папой…
Герр Мюнстер берет дорого, но и то сказать – работа писца трудная и долгая. На простое письмо уходит добрый час, а чтобы переписать требник, нужно не меньше недели. На него работают двое помощников, но почерк самого герра Мюнстера так хорош, что за его работу платят вдвойне.
Маленький Ханси, как зачарованный, следит за работой переписчика, за тем, как из-под его пера выползают замысловатые готические буквы, складываясь в слова молитвы или делового письма.
Вот было бы здорово, если бы перо само могло писать! Насколько быстрее пошла бы работа…
Ханси представил, как в огромном помещении десятки волшебных перьев переписывают учебники и псалтыри, жития святых и учебники по латинской грамматике…
Но его мечты прервал голос герра Мюнстера:
– Что тебе нужно, мальчик? Учебник?
– Нет, сударь, я хочу только посмотреть, как вы работаете.
– Что ж, смотри. Ты сам-то умеешь писать?
– Умею, сударь.
– Умеешь – так возьми этот листок. Он все равно испорчен, но тебе пригодится, на обратной стороне еще можно что-то написать или нарисовать.
Герр Мюнстер протянул мальчику листок бумаги, испорченный большой кляксой. Ханси вежливо поблагодарил его и пошел прочь, разглядывая свой трофей.
Бумага появилась в Майнце не так давно, прежде писали только на пергаменте, сделанном из выскобленных телячьих или ягнячьих шкур. На большую Библию уходят шкуры двухсот ягнят или телят, которые приходится очень долго выделывать. Оттого пергамент очень дорог, на нем и сейчас пишут самые важные документы. Но кусок пергамента, даже испорченный, герр Мюнстер не подарил бы мальчику – его можно отчистить и использовать еще раз.
Ханси вышел из лавки писца, поплелся обратно к родительскому дому. Тут навстречу ему попалась нищенка Мицци.
Старая Мицци ходит по улицам города зимой и летом в одном и том же бесформенном балахоне из рогожи, она показывает прохожим раны на ладонях, уверяя, что это стигматы, отметины Господа, такие же, как у святого Франциска. Хотя все горожане Майнца знают, что Мицци сама процарапывает эти раны ржавым гвоздем, они все же по доброте душевной подают Мицци то грошик, то корку хлеба.
Ведь священники на проповеди всегда повторяют, что подаяние нищим угодно Господу, что тот, кто будет добр к сим малым, будет добр к самому Создателю, и ему непременно будет уготовано место в Царстве Божьем…
Ханси пошарил в кармане, нашел медный грош, протянул нищенке. Та сунула его в карман, осклабилась:
– Благодарю тебя, добрый мальчик! Спаси тебя Христос!
В это время за спиной у Ханси послышались громкие голоса, ржание коней.
– Поберегись, добрый мальчик! – прошамкала нищенка беззубым ртом. – Смотри, как бы тебя не зашибли!
Ханси отступил к стене, обернулся.
По улице ехали нарядно одетые всадники, копыта их лошадей разбрызгивали уличную грязь. За ними четверка вороных коней тащила богато украшенную карету. На карете красовался герб его преосвященства, господина архиепископа, владетеля Майнца и курфюрста Священной Римской империи.
