Испугавшись, что он заболел, я обняла его и поцеловала в макушку.
– Ты, часом, не болен? У тебя что-то болит? Добрый Народец плохо с тобой обращался? Ничего, у мамы тебе будет хорошо, она накормит тебя, будет купать и любить.
Я не надеялась, что Томас ответит на мои вопросы, но и никак не ожидала услышать от него сердитый звук, похожий на рычание. Его тельце напряглось, утратило младенческую мягкость.
Я ещё крепче прижала его к себе.
– Пожалуйста, не сердись на меня, Томас. Я виновата, что тебя украли у нас, прости мне мою глупость. Я больше никогда не буду такой разиней, обещаю.
Он попытался вырваться, и когда я крепче сжала его, зарычал и впился зубами мне в руку. Испугавшись, я отпустила его. Он оскалился, обнажив длинные острые зубы. Его тело покрывал мех. Передо мной сидел волк, а не Томас! Я в ужасе отпрянула, но волк бросился на меня и повалил на землю. Он стоял надо мной, оскалив зубы, и рычал. Я видела волков и раньше, но именно такого – ещё ни разу.
Мне он показался размером с лошадь. Таких длинных и острых зубов я не видела ни разу в жизни. А его глаза! Они были полны ненависти. Он намеревался убить меня, я же ослабела от страха, чтобы попытаться сбежать. А в следующий миг он заговорил со мной – грубым, хриплым голосом:
– Ты больше не увидишь своего брата. Ты не спасёшь его. Не отведёшь домой. Он навсегда потерян.
– Пожалуйста, – взмолилась я, – пощади! Томас – наш, вы его украли у нас.
– Ты молишь волка о пощаде? – Он широко открыл пасть и осклабился, вновь показывая страшные зубы. – Томас наш, а не твой. Зря ты пришла на эту землю. Я здесь для того, чтобы ты её никогда не покинула.
Я упёрлась пятками в землю и попыталась встать, но была слишком слаба. Волк продолжал скалиться, и его дыхание обдало меня запахом неизвестных мне мест. Мне было даже страшно представить, где он мог побывать.
– Что ты ответишь мне, девочка?
Даже если бы мне было что сказать ему, у меня от страха пересохло во рту. Язык не слушался. Но, может, я смогу сделать что-то ещё? Он наклонился ко мне, готовый к атаке. Не теряя зря времени, я вытащила медальон и, насколько хватило сил, прижала его к одному из глаз волка. С диким воем зверь отскочил назад. Его глаз исчез, от него осталась лишь дымящаяся дырка и зловоние сгоревшей плоти.
Я понятия не имела, куда идти, и просто бросилась прочь. Волк продолжал выть у меня за спиной, но преследовать не стал. Может быть, ему было слишком больно. Может быть, он звал своих братьев. Я знала лишь одно: я не должна останавливаться.
Когда я больше не могла сделать и шага, я без сил рухнула под деревом. Зажав в руке медальон, я ждала, когда моё сердце успокоится. Я задыхалась. Бок болел, ноги дрожали. Добрый Народец вновь перехитрил меня. Они знали, что я не упущу возможность спасти Томаса и вернуть его домой, к маме.
Я посмотрела на след от укуса на руке. Он прекратил кровоточить, но кровь запачкала моё платье. Я устало поднялась на ноги и вновь принялась искать тропу. И вновь из сумрака меня звали голоса; и вновь я спотыкалась, падала, брела по болотам и вереску, а за моей спиной выли волки.
Я уже совершенно отчаялась, как вдруг наткнулась на тропу и увидела, что Гость бежит ко мне на своих тоненьких ножках.
– Где ты была? Я просыпаюсь, а тебя нет. Почему ты ушла? Мадог сказал…
– Я знаю, что сказал Мадог, но я услышала, как плакал Томас, и пошла искать его. Я нашла его, но больше не смогла отыскать тропу. Затем Томас превратился в волка. Я выжгла ему медальоном глаз и убежала. Я бежала и бежала, и вот прибежала сюда.
Гость похлопал меня по руке, чтобы успокоить, и увидел след от укуса и кровь.
– Молли, течёт кровь, тебе больно.
– Меня укусил волк. Нужно промыть рану.
Гость привёл меня к ручью, и я, как могла, промыла рану. Та вновь начала кровоточить, но я нашла травку, которую мама обычно прикладывала к царапинам и порезам. Я перетёрла и размяла стебель и намазала получившейся кашицей рану. Затем я оторвала от юбки лоскут и выстирала его в ручье. Гость обвязал им мою руку.
Мы шли до наступления ночи и, когда стемнело, укрылись в пещере возле ручья. Гость поймал рыбу, правда, в ней было больше костей, чем мяса. Поев, мы сели у костра, вздрагивая при каждом шорохе. Вдали завыл волк, потом другой. Я вздрогнула и подбросила больше дров в огонь. Где-то в темноте между деревьями хрустнула ветка. Гость придвинулся ко мне ближе.
– Там что-то есть.
– Они вновь решили обмануть нас. – Превозмогая усталость, я вгляделась в темноту. Что это будет на сей раз? Хватит ли мне сил вновь дать отпор?
Хрустнула ещё одна ветка, теперь ещё ближе. Вытащив из-под платья медальон, я поднял его, чтобы серебро поймало свет костра.
– Кто там?
– Кто спрашивает?
– Я, – ответила я, размахивая медальоном.
В круг света ступил мальчик, и я смогла разглядеть его. Лицо грязное, волосы – чёрные и спутанные, все в колтунах, одежда – выцветшая и рваная, как и моя.
– Ты, должно быть, Молли.
– Кто ты такой и откуда тебе известно моё имя? – Сжав в руке медальон, я осмелилась подойти ближе. – Только избавь меня от прекрасной лжи, потому что я уже знаю повадки твоего народа.
– Ты ничего не знаешь обо мне и о моём народе. Зато я знаю о тебе больше, чем ты знаешь обо мне. Ты простофиля, Молли Кловеролл.
Кем бы ни был этот мальчик, он не имел права говорить так грубо.
– Я не знаю, кто распространял обо мне ложь, но я не простофиля. У меня в руках медальон…
– Я уже слышал про него. Серебро сверху, железо внутри. Не надо им мне угрожать.
Я пристально посмотрела на мальчика в свете костра. Он был примерно на пару лет старше меня, но ни на дюйм выше. Хотя он не выглядел опасным, доверять ему я не могла.
– Скажи мне правду, – сказала я. – Почему ты здесь?
– Кое-кто послал меня передать тебе сообщение.
– О, нет, вам больше не провести меня. – Я качнула в его сторону медальон. – Возвращайся к Доброму Народцу и скажи им, что Молли Кловеролл пришла за братом.
Мальчик отступил назад и протянул руки ладонями ко мне, словно пытался отгородиться.
– Убери эту штуку подальше от меня, – сказал он. – Я не из их числа, но люди моего племени время от времени имеют с ними дело. Обманщики и воры, вот кто они такие. И вдобавок злые. Дают слово и тут же нарушают его. Правда, сказанная в полночь, к утру превращается в ложь.
И тут меня осенило. Может, всё дело было в том, как мальчик говорил или как он держал голову.
– Ты кто? Тебя послал Мадог?
– Я – Эйдан, сын Мадога. Он велел мне прийти сюда.
– Мадог никогда не говорил о том, что у него есть сын. Откуда мне знать, что ты говоришь правду?
