Томас ничего не сказал.
– А теперь, – сказала мама, – пора купаться Молли и Гостю.
Гость со страхом посмотрел на ванну.
– А это не больно?
– Я пойду первой, – сказала я ему. – И ты увидишь, что это совсем не больно.
Мама подержала полотенце, как занавеску, и я сняла с себя грязное рубище, которое носила с тех пор, как ушла из дома. В печку его, подумала я.
Как только я залезла в ванну, мама взялась с усердием тереть меня, пока моя кожа не покраснела. Она вымыла мне волосы и всё время сетовала, какие они спутанные.
– Совсем как живая изгородь, полная чертополоха и крапивы. Мне ни за что не расчесать их гребнем!
Завернувшись в полотенце, я улыбнулась Гостю, который скорчился в углу.
– Видишь? Это не больно.
– Ты кричала «ой, ой, ой», – сказал он мне. – Не отпирайся, я слышал!
Когда мама схватила его, я вскарабкалась по лестнице на чердак и открыла сундук с одеждой. Порывшись в нём, я вытащила чистое нижнее бельё и выцветшее платье в цветочек.
Пытаясь расчесать волосы, я услышала, как мама спросила Гостя:
– Ты никогда не принимал ванну?
– Нет. Никакой ванны! – истошно завопил Гость. – Мыло щиплется!
Когда я спустилась вниз, Гость уже выглядел не как дикий зверёныш, а, скорее, как обычный мальчик. Его волосы были цвета серебра, кожа бледной. Конечно, его уши остались большими, глаза – желтоватыми, руки и ноги длинными и худыми, но будем надеяться, что люди привыкнут к нему и забудут, кто оставил его у нас в огороде.
Мама подрезала для Гостя рубашку. И хотя та всё равно была больше похожа на платье, чем на рубашку, Гость сказал:
– Посмотри, Молли. У меня есть рубашка. – Вытянув руки, он восхищённо посмотрел на полосатые рукава. – Мне нравится. Хорошо пахнет, приятно на ощупь.
Мама улыбнулась:
– Она слишком велика, но, по крайней мере, теперь ты чист и прилично одет. Я сошью для тебя и Томаса одёжку получше, как только выкрою время.
Она посмотрела на Томаса, который уснул на скамье, и, погладив его кудри, сказала:
– Когда он спит, он действительно похож на ребёнка, которого я помню. – Она улыбнулась. – Возможно, со временем он вернётся к нам и душой и телом, и будет доволен.
Лично я очень на это надеялась. Ведь мне показалось, что возвращение Томаса принесло маме больше печали, чем радости.
– Давай, Томас, – сказала мама. – Просыпайся. Скоро будет ужин. Ты, должно быть, проголодался.
Он открыл глаза и огляделся, как будто забыл, где находится.
– Ты дома, Томас, – тихо сказала мама.
– Нет, – сказал он. – Это не мой дом. И никогда не будет моим. Заметив на другой стороне комнаты Гостя, он сказал: – Не подходи ко мне, жаба, или я подниму на тебя руку.
Гость посмотрел на меня:
– Поднимешь руку?
– Это значит, что он тебя ударит.
– Понятно. – Гость отодвинулся подальше от Томаса. – Возможно, я тоже подниму на него руку.
Мама нахмурилась:
– В этом доме никто ни на кого не поднимает руки, Томас.
– Сколько раз я должен говорить тебе? Моё имя Тиарнах, а не Томас. Я не буду с тобой говорить, пока ты не назовешь меня моим правильным именем. – С этими словами Томас скрестил на груди руки, сердито поджал губы и уставился в пространство, словно нас там в комнате и не было.
Глава 17
Наша первая совместная трапеза оказалась совсем не такой, как я надеялась. Отец сидел во главе стола лицом к маме, и я заняла своё обычное место сбоку. Гость сел рядом со мной, а Томас – напротив меня. Мама наполнила наши тарелки картошкой, морковью и жареной курицей. От еды поднимался пар, а от её ароматов мой желудок заурчал. Как же давно я не ела за столом, с тарелки, ножом и вилкой!
Я спокойно остановила Гостя, чтобы он не ел руками, и показала ему, как пользоваться ножом и вилкой.
Когда Томас увидел свою тарелку, он нарушил своё обещание молчать.
– Если я отведаю вашей еды, буду ли я вынужден жить с вами вечно?
– Мы не соблюдаем законов Доброго Народца, – сказала мама.
– Как мне вам доверять?
Отец пожал плечами.
– Мы те, кого ты видишь перед собой. Мы говорим, что думаем. И всегда говорим правду.
Томас явно не поверил, однако съел одну или две ложки овощей и с отвращением посмотрел на курицу.
– Это крестьянская еда, – пробормотал он. – Я не могу это есть.
– Пожалуйста, попробуй кусочек курицы, Томас, – взмолилась мама. – Ты ведь наверняка голоден.
Ничего не ответив, он отодвинул тарелку и вернулся на скамью.
Гость слопал всё на своей тарелке и попросил добавки. Остальные ели молча, без аппетита, жевали и глотали, не получая никакого удовольствия от еды. Присутствие Томаса легло на весь дом мрачной, тёмной тенью.
Когда наступила ночь, я отвела Гостя на чердак, где была моя постель. Родители легли в кровать и задвинули вокруг неё полог. Томас спал на скамье.
Следующий день и все последующие дни прошли примерно таким же образом. Томас дулся, почти ничего не ел и хмуро молчал.
Одним прохладным пасмурным утром мы сидели на кухне, наслаждаясь теплом очага. Уже наступила осень, и не за горами была зима. На рассвете папа отправился на охоту с другими мужчинами из деревни. Он обещал до захода солнца быть дома с оленем.
Мама вязала шерстяные свитера для Гостя и Томаса. Я штопала дырки в чулках. Гость играл мраморными шариками, которые ему подарил отец. Томас лежал на скамье, молча глядя в огонь.
Не считая шипения и потрескивания огня, в кухне было тихо. Наверно, именно поэтому мы услышали в переулке возле нашего дома чьи-то тихие голоса. Мама подошла к окну и выглянула наружу.
– Нищие, – сказала она. – В этом году их больше, чем обычно.
Дав мне половину каравая хлеба и кусок сыра, она сказала:
– Отнеси это им. Похоже, эти несчастные голодны.
Я побежала к садовой калитке, Гость увязался за мной. В переулке стояли две женщины. Младшая держала под руку старшую, как будто помогая ей ходить. Хотя день был не слишком холодным, они прижимались друг к дружке, плотно завернувшись от ветра в длинные плащи.
Увидев меня, они как будто решили пойти дальше, но я сказала, что здесь им рады.
– У меня есть для вас еда. Если хотите, можете зайти внутрь и поесть в тепле, у очага.
Гость потянул меня за юбку. Он покачал головой, как будто ощущая некую опасность. Если он предупреждал меня, то он ждал слишком долго, потому что пожилая женщина уже поблагодарила меня.
