«Инсайт» второго типа описан З. Фрейдом, но здесь речь идет
уже не о практической задаче, но о задаче виртуальной. «Психологические
комплексы», не копирующие реальность, а составляющие самого человека, двигаются
«внутри» его головы хаотично, как льдины во время ледохода. Основатель
психоанализа рассматривал в качестве «инсайта» ситуацию, когда эти виртуальные
конструкции складываются, благодаря магии его искусства, обратно - в прежде
единую ледяную поверхность. Внезапное осознание пациентом какой-то
закономерности, феномена, обстоятельства - это и есть «инсайт» второго типа.
«Инсайт» третьего типа - это дзэн-буддийское «сатори», о чем
вряд ли стоит говорить подробно, поскольку это и по определению невозможно, и
по факту затруднительно. Здесь человеку открывается, что майя - это майя, а
по-настоящему важное - это то, чего он доселе не видел.
Первый тип «инсайта» есть своего рода решение задачи, при
которой действия осуществляются с психическими репрезентациями «внешнего мира»,
но без своего «внешнего компонента»; можно сказать, что они являются собственно
психологическими. «Инсайт» второго типа - это решение «умственной задачи», где
в сознании происходит завершение ситуации, созданной самим же этим сознанием.
«Инсайт» третьего типа - это состояние, при котором уничтожается
внеположенность реальности ее психическому дубликату. И в этом вся сущность
нашего с вами дуализма: с одной стороны, действительность, которая дана нам в
психологическом опыте, с другой стороны, наша деятельность - разумеется, всегда
психическая с этим психическим опытом. А по ту сторону этого мракобесия -
жизнь, которая проходит мимо нас именно потому, что мы пытаемся ее в самом
широком смысле этого слова - представить (дать) себе.
Да, нам никуда не уйти от содержательного ограничения,
которое довлеет над всеми нашими философскими вывертами и состоит в следующем:
все, что мы имеем, это один только «психологический опыт», а «идеальное» и
«материальное» - это не более чем произвольные обозначения явлений на этой
карте. «Объективно» то, что в мозгу нет разницы между «идеальным» и
«материальным» - там все едино: электрические импульсы и химические реакции. А
тот факт, что мы придаем одним - один статус, а другим - другой, есть то
единственное, что действительно отличает нас от обезьяны. Но, право, здесь совершенно
нечем гордиться, ведь обезьяна отличает это лучше, не имея нужды задаваться
подобными вопросами.
Достоверно отличить «инсайт» первого типа от «инсайта»
второго типа мы уже не можем, поскольку слишком усложнили, а по правде говоря,
засорили систему. Теперь в ней столько «шумов», что различить сообщение не
представляется возможным; задумаемся: обезьяна из классического эксперимента не
видит «ящиков», ведь «ящик» - это слово, а мы видим… Но как можно видеть
слово?! Обезьяна видит элемент реальности, мы видим элемент сознания, она может
взаимодействовать с реальностью, мы можем пребывать лишь в интеракциях
собственного сознания.
Мы, таким образом, гордимся собственной неспособностью жить;
наша жизнь бесповоротно поделилась надвое: с одной стороны, подсознание, с
другой - сознание. Они воюют, а мы в этой войне, которая есть буря в стакане
воды, невинные жертвы. Здесь, в этой бойне, нет и не может быть ни победителей,
ни побежденных, поскольку территория, за которую идет бой, существует лишь
благодаря самой этой войне. Не будь этого «локального конфликта», не будет и
повода для раздоров.
Мы полагаем, что, когда мы взаимодействуем с некой
действительностью, мы взаимодействуем с этой действительностью, но на самом
деле мы взаимодействуем с собственным «психологическим опытом», через который
нам и дана эта действительность. При этом собственно этой действительности,
может быть, и нет в действительности, а то, с чем мы взаимодействуем, может
статься, только фантом, сотканный из элементов нашего «психологического опыта»,
снятого с другой действительности. Где тут что никогда нельзя сказать
наверняка, а осуществлять здесь какое-то «познание» - это вообще чистой воды
профанация. Только такой методологический подход, в основе которого лежит
использование несодержательных принципов, способных оптимальным образом
структурировать содержательность, снимает эту проблему, освобождая нас к жизни.
Таков мой «инсайт»…
Методология
Методология - это способ конструировать знание. Но если все
доступное нам знание рождено «играми разума», играми, где действительность
подменяется представлениями о действительности, то участь методологии незавидна
- она заведует мертвыми душами, которые продаются и покупаются, по факту
отсутствуя. Подобная политика, конечно, может принести какую-то прибыль, однако
она не решает главного вопроса, она не решает нашей проблемы, она не
способствует улучшению качества нашей жизни. Драматичность этой недальновидной
политики очевидна - мы медленно, но неотвратимо движемся к собственному концу.
Как приговор звучат слова, завершающие один из дзэнских коанов о смерти монаха:
«Вот ты какой! - восклицает Учитель. - Знал, как умереть, но не знал, как
жить».
По всей видимости, нам все-таки никуда не уйти от
содержательности (по крайней мере большинству из нас), однако даже этот
печальный тезис не утверждает, что нам следует забыть о несодержательном. То
есть жизнь, которая лежит по ту сторону сознания и психического вообще,
конечно, будет предъявлять нам (как субъектам сознания, как психическим
аппаратам) некие требования, и с этим нужно согласиться: бедность, болезни и
смерть - вещи, с которыми трудно спорить. Но это вовсе не свидетельствует о
том, что, будучи в бедности, болезни и осознавая собственную конечность, мы не
имеем возможности быть «непривязанными».
Вся содержательность - это условность, ибо зависит от другой
содержательности, которую мы используем в качестве своего рода меры для этой -
первой здесь - содержательности. Действительность, безусловность, реальность -
есть то (как бы парадоксально сие ни прозвучало), что лишено содержания, то,
что нельзя пощупать, то, что представляет собой возможность, каким-то образом
овеществленную в процессе нашего содержательного (посредством нашего
психического аппарата) взаимодействия с ней.
Мы неизбежно искажаем, ограничиваем эту возможность своей
содержательностью, и горе нам, если мы не заметим этого, если мы решим, что
явленное нам - есть то, что являлось. Корректно было бы думать, что явленное
свидетельствует о том, что являющее явленное есть; корректно было бы строить свою
гносеологию, основываясь на этом понимании, а не на допущении, что «взятое
нами» идентично тому, что нам «давалось». Пусть мы никогда не узнаем, что нам
было «дано», пусть навсегда мы обречены знать лишь то, что мы «взяли» из
«этого», но сам факт подобного понимания собственной ограниченности делает нас
сопричастными тому, что мы есть, ведь мы и сами - лишь то, что мы «взяли» из
того, что есть.
Несодержательный подход позволяет создать целостную модель
действительности, которая всегда открытосистемна, но в практике содержательного
подхода рассыпается на множество инкапсулированных закрытых систем. В практике
господствующей ныне закрыто-системной методологии из-за «языковых козней» мы
получаем «срезы» вещей или явлений вместо их фактического объема, вместо их
самих. При этом достоверность тут нулевая, поскольку ни одна вещь (или явление)
не может лежать в плоскости какого-то «среза», будучи «объемной».
