Сначала о самой «невозможности содержательной коммуникации».
Для сообщения я использую речь, а если даже и пытаюсь сообщить что-то как-то
иначе, то все равно использую речь, думая о том, что пытаюсь сообщить. За каждым
словом в моей речи стоит некоторое значение (слово обозначает что-то, что я
«ощущаю» или имел случай «ощущать»), но это всегда мое личное значение,
поскольку оно - это мой личный психологический опыт, которого нет у другого
человека.
У каждого из нас даже «опыт» «стула» свой; а потому, когда я
говорю «стул», я понимаю под этим мой психологический опыт «стула», тогда как
реципиент моего сообщения понимает под этим - «моим» - словом свой
психологический опыт «стула». По сути, мы говорим о разных «стульях» (даже если
речь идет об «одном и том же» стуле), но здесь конфликт не так очевиден, как
если бы речь шла о «боли», о «любви» или даже о каких-нибудь «кварках». Какой
бы ни была содержательность, она - это я (или не-я), т. е. я должен сообщить
себя другому (или другой себя - мне), а это в принципе, невозможно. У нас
возникает лишь иллюзия взаимопонимания с большим или меньшим «прагматическим
изъяном».
В непосредственном контакте с другим человеком мы не в силах
ощутить эту «невозможность содержательной коммуникации». Нам кажется, что нас
понимают, ведь собеседник слушает нас, отвечает нам, реагирует на наши
высказывания. Но на самом же деле он «слушает» свои значения того, что мы
говорим, реагирует на свой собственный психологический опыт, он отвечает нам собой,
а не нами. Да мы и сами не можем ощутить непонятности собственных высказываний,
ведь наше мышление диалогично: мы формулируем свою мысль в словах и нам она
понятна. Вот я читаю то, что только что написал, и понимаю, что написал… Но
понял ли я то, что написал, когда прочел, или еще до того, как написал, еще до
того, как облек эту идею в слова! Конечно, «до», и всегда так! Иначе я бы
считал себя наделенным даром автоматического письма, причем каждый человек
должен был бы подозревать в себе эту способность, но нет, таких людей, если
верить психопатологии, лишь редкие единицы.
Сначала мы способны лишь ощутить то, что родилось в нас, -
схватить, таким образом, суть мысли. Сразу вслед за этим мы непременно
формулируем свою мысль, и уже сформулированной мы, как нам кажется, прекрасно
ее понимаем. Но ведь в этом случае в нас говорит это наше дословесное
понимание, та пойманная нами за хвост суть мысли, возникшая еще до облечения ее
в прокрустово ложе слов! Вот поэтому-то мы и не можем, не в силах, проверить,
проконтролировать понятность своей собственной мысли для другого. Впрочем, и
сомневаться в оной для говорящего нет никаких оснований, ведь он-то ее
понимает! По крайней мере что-то свое он действительно понимает…
Теперь о «неопровержимых доказательствах»… Здесь дело в
структуре: если мы способны расчертить структуру, представить ее, а это
возможно не указанием на нее (так, как мы указываем на какой-нибудь предмет),
но формированием ее границ, то содержание этой структуры уже не будет иметь
принципиального значения. Всякий увидит, что эта структура предполагает
какие-то возможности, а какие-то нет, всякий сможет понять, чего следует
ожидать от этой структуры, а чего не следует. Именно благодаря подобной тактике
Дмитрий Иванович Менделеев «открыл» недостающие элементы своей таблицы, хотя ни
он, ни кто-либо иной их и в глаза еще не видел. Тем самым этот замечательный
ученый продемонстрировал нам то, что содержание вполне можно проигнорировать,
впрочем, данный пример скорее аллегория, нежели «прецедент», поскольку в основе
здесь все-таки лежала содержательная закономерность.
Я попытался расчертить такую структуру, представив на суд
публики отношения между человеком и окружающим его миром, точнее говоря, «процесс»
«отношения» между двумя соответствующими «центрами». Получилось, на мой взгляд,
убедительно, хотя, конечно, только на мой взгляд…
Способы думать
«Способы думать» - это из Людвига Витгенштейна, из
«божественного Людвига». Как ни странно, только понимание этой «штуки» и дает
нам право думать. Тут сокрыта поразительная вещь, которая с трудом может
уложиться даже в хорошо натренированной подобными «головоломками» голове.
Об одних и тех же вещах можно думать по-разному: можно
скользить по поверхности, занимаясь пространным перечислением и «выведением»
банальных закономерностей; можно думать аналитически, пытаясь «проникнуть в
суть» проблемы, «увидеть» скрытые в ней взаимосвязи; можно думать прагматически
- соизмеряя наблюдаемое с собственными насущными интересами; можно думать
идеалистически, соизмеряя всякое событие со «смыслом бытия» и «космической
бессмысленностью»; можно думать синтетически - складывая найденные кем-то
закономерности в единые схемы. Можно думать бог знает как…
Но об этом ли говорил Витгенштейн, эти ли различия он держал
в голове, говоря о способах думать? Мне представляется, что подобный, по сути
психологический, подход не мог его увлечь по-настоящему. Критерий, который
следовало бы полагать в различение «способов думать», лежит совсем в иной
плоскости, и лежит он, как это ни покажется странным, не столько в «способах
думать», сколько в «способах верить».
Верите ли вы в то, что перед вами книга? Способны ли вы
усомниться в этом? Можете ли вы представить себе, что это лишь иллюзия? Может
быть, обман восприятия, может быть, сон, а может быть, что это не книга, а
просто такая вещь, которая так называется. Или же, напротив, вы скажете: «Нет,
никаких сомнений быть не может. Передо мной книга, причем это именно книга,
поскольку так выглядят все книги. Более того, я читаю ее своими глазами,
которые видят буквы, напечатанные на офсетной бумаге, заброшюрованной в твердый
переплет».
Вопрос здесь на самом деле состоит не в том - книга перед
вами или не книга, написано в ней что-то или не написано, а в том - готовы ли
вы беззаветно верить в это. Проблема достоверности зиждится на готовности
сомневаться, подвергать сомнению, видеть места, где может закрасться ошибка,
или же допускать, верить в то, что такие места могут быть, а мы, возможно,
попались на какую-то из таких уловок. Парадоксально, но достоверность основана
на том, что мы готовы сомневаться в достоверности.
Убедительное - убедительно, но оно может быть явлением,
несравненно далеким от истины. Убедительным кажется утверждение, что солнце крутится
вокруг земли, но это, как мы теперь знаем, заблуждение, причем исключительное
заблуждение. Но если мы не сомневаемся, если мы целиком и полностью верим в
«убедительное», то мы просто не будем искать возможных ошибок, «иллюзии
убедительности», мы пропустим возможно царящие здесь противоречия, а потому
никогда не покинем этого своего «места заключения».
Как мы становимся такими «верующими»? Кто вводит нас в
заблуждение: наши органы чувств, наша культура и воспитание, а также усвоенные
нами стереотипы поведения или, быть может, какие-то внешние, никоим образом не
зависящие от нас обстоятельства? Что мешает нам сомневаться в «очевидном»?
Понимая все это, мы оказываемся готовыми встретиться с парадоксами, далее
останется лишь изжить их, изменив собственную картину мира, наше представление
о нем.
