Но и после ее смерти, случившейся два года назад, маркизу продолжало казаться, что Мелверли-холл навсегда пропитался атмосферой жестокости и что он никогда не сможет переступить порог своего дома, не ощутив мрачного присутствия женщины, чья ненависть отравила годы его юности.
Его секретарь и управляющий, мистер Ричардсон, ежемесячно присылал маркизу отчеты о расходах, однако хозяин даже не удосуживался их просматривать.
Он пересылал их своему секретарю в Лондон с просьбой разобраться в них.
Если же ему хотелось уехать из Лондона, он отправлялся в Ньюмаркет.
У него было пятнадцать отличных скаковых лошадей, и маркиз полагал, что со временем их число увеличится.
Он очень удачно приобрел дом, который продавался после смерти некоего пэра, проживавшего в нем последние двадцать лет.
Этот дом располагался неподалеку от ипподрома, и его окружали пятьсот акров отличной земли.
Маркиз как раз рассчитывал поохотиться в своих владениях на куропаток.
Когда его спрашивали, что он собирается сделать с Мелверли и так же ли красивы, как прежде, его сады, маркиз лишь пожимал плечами.
«Не знаю и не хочу знать, – отвечал он. – Даже если этот дом начнет рушиться, я и пальцем не пошевелю, чтобы его спасти».
После происшествия в Хасборн-хаусе маркиз отправился в Лондон в дорожном экипаже, запряженном четверкой лошадей, которых он приобрел два месяца назад.
Настроение у него было – хуже некуда.
Угораздило же его попасться в ловушку! Ну зачем ему жена? Только испортит его званые вечера в Ньюмаркете.
Да и в лондонском доме на Парк-Лейн
[7]
она будет только мешать.
Он даже не помнил, как выглядит леди Имильда. Только смутно припоминал, что при первом знакомстве она не вызвала у него выраженного неприятия.
Но все равно она оставалась одной из этих чертовых дебютанток, которые в белых платьицах жмутся у стен танцевальных залов во время званых вечеров.
И как я мог так нелепо попасться? – раздраженно повторял себе маркиз.
При этом он прекрасно понимал, что при попытке выбраться ему не избежать громкого скандала.
Маркиз призывал все громы небесные на голову графини Хасборн!
Она ему с первого взгляда не понравилась. Уж очень напоминала его собственную мачеху. Не понравилось и то, как она пыталась флиртовать с ним.
Маркизу графиня показалась слишком старой, чтобы вызвать к себе хоть какой-то интерес, кроме того, граф всегда ему нравился.
Было бы подлостью вторгаться в личную жизнь человека, который так сердечно принимал его в своем доме.
У маркиза были собственные представления о том, как должен вести себя джентльмен, и он неукоснительно следовал своим правилам.
По его мнению, мужчинам следовало бы приглядывать за своими женами, а не проводить большую часть жизни за азартными играми, на охоте или на рыбалке.
Именно подобное поведение большинства из них открывало двери их домов посетителям, подобным ему самому.
Но маркизу и в голову не приходило, что пребывание в Хасборн-хаусе может сулить какие-либо неожиданности. Ну разве что вожделенный кубок достанется не ему.
И сейчас, возвращаясь в Лондон, он был вне себя от ярости: быть вынужденным жениться на девчонке, к которой он не испытывал ни малейшего интереса!
«И как я мог быть настолько глуп, чтобы войти в ее комнату, когда она завизжала?» – недоумевал он.
Интересно, знала ли она о той западне, которая была для него расставлена?
Поразмыслив, маркиз решил, что это маловероятно.
Уж слишком искренне девица утверждала, что в ее комнате крыса.
Кроме того, маркиз отлично помнил, что, когда он появился на пороге ее спальни, она тряслась от страха. Да и голос у нее дрожал. В общем, если эта дебютантка – не блестящая актриса, которая ломала перед ним комедию, значит, крысу она видела на самом деле.
«Это наверняка подстроила мерзавка графиня», – раздраженно думал маркиз.
Ему говорили, что эта особа весьма честолюбива и жаждет занять место в высшем свете.
Еще маркиз припомнил, как было удивлено все великосветское общество, когда граф, который был так счастлив со своей женой, решился жениться снова.
«Она поймала его, равно как и меня», – решил маркиз, и гнев вспыхнул в нем с новой силой.
Те, кто хорошо его знали, знали и о том, что маркиз внешне никогда не выказывал ни злобы, ни раздражения.
Когда во время службы в армии ему приходилось делать выговор подчиненному, совершившему неблаговидный поступок, маркиз говорил медленно и четко, не повышая голоса. На провинившегося это производило не меньшее впечатление, чем грубая брань и угрозы. Сейчас, когда маркиз вошел в свой лондонский дом, слуги, всегда восхищавшиеся его военными заслугами, тотчас же поняли, что их хозяин не в духе.
Не проронив ни слова, маркиз направился прямо в свой кабинет.
Это была просторная и уютная комната, окна которой выходили в сад за домом.
Секретарь маркиза разложил на письменном столе письма, полученные в его отсутствие.
С одной стороны лежали уже вскрытые письма, на которые надлежало дать ответ.
С другой – нераспечатанные, которые секретарь не счел возможным вскрывать.
Таких личных писем набралась целая стопка.
Маркиз, погруженный в свои мысли, рассеянно просмотрел их.
Два из них оказались от той красотки, которая приглашала его на ужин.
Внимание маркиза привлек бледно-голубой конверт, надписанный необыкновенно изящным почерком, который явно принадлежал не англичанке.
Впервые за сегодняшний день лицо маркиза стало чуть менее напряженным.
На губах заиграла легкая улыбка.
Письмо было от графини ди Торрио.
Красавица итальянка благодарила его за цветы, которые он ей послал, и выражала надежду вскоре вновь с ним встретиться.
«Мужа вызвали в Италию на совещание, – писала она, – и мне сейчас в Лондоне так одиноко».
Улыбнувшись, маркиз вложил письмо обратно в конверт. Он знал, где проведет сегодняшний вечер.
И надеялся, что его ожидания оправдаются.
Маркиз намеревался вернуться в Лондон только к вечеру и не предполагал ужинать с кем-нибудь раньше вечера следующего дня.
Получив красноречивое послание графини, он решил, что ждать нет никакого смысла.
Он быстро набросал несколько строк, прося разрешения графини быть у нее сегодня в половине восьмого, если ей это будет удобно, и попросил секретаря отправить записку с конюхом, который должен был дождаться ответа.
