– Мотив у него, конечно, имеется, – все так же задумчиво продолжил Фокс. – Но не то чтобы из него как такового можно было много извлечь. Что там насчет лилий, найденных в чулане?
– Не думаете, что они могли оторваться от стеблей в коридоре, а пылесос просто не смог их всосать?
– Вы все так усложняете, – вздохнул Фокс.
– Не унывайте. Нам нужно еще посмотреть на ноги Картера. И на него самого, если уж на то пошло. Бейли и Томпсон должны сообщить нам что-нибудь обнадеживающее. Где они?
– Как говорится в театральных кругах, стоят за кулисами к вашим услугам.
– Ну, так выпускайте их на сцену.
Бейли и Томпсон вошли со своим обычным видом людей, которых ничем не удивишь. Без лишних слов они выложили перед Аллейном ряд фотографий: подушки in toto
[103], отдельно – грязные пятна на поверхности одной из них и отдельно – розовые вмятины, увеличенные до такой степени, что стало видно: в одном месте ткань действительно прорвалась. Аллейн и Фокс сосредоточились на изучении снимков.
– Друзья мои, – наконец обратился к криминалистам Аллейн, – что вы об этом думаете?
Привычка спрашивать мнение подчиненных помогала Аллейну поддерживать с ними доверительные отношения. Бейли, чуть более разговорчивый, нежели его коллега, ответил:
– Зубы. Как вы и думали, начальник. Кусала подушку.
– Хорошо. А это что?
Томпсон выложил перед ним еще серию снимков. Это был жуткий триптих: на первой фотографии – увеличенное изображение прокуса на наволочке, которое Аллейн уже видел, рядом – в соответствующем масштабе увеличенные человеческие зубы с отведенными от них мертвыми губами.
– Мы заехали в морг, – пояснил Бейли. – Прикус мог совпасть.
Третья фотография представляла собой выполненный Томпсоном монтаж: первый снимок был наложен на второй и расчерчен сеткой вертикальных и горизонтальных линий.
– Совпадает, – сказал Аллейн.
– Мы не виноваты, – безучастно заметил Бейли и выложил рядом с фотомонтажом Томпсона следующую улику – существенно важный фрагмент самой наволочки, запечатанный между двумя кусками полиэтилена.
– Отлично, – сказал Аллейн. – Конечно, мы пошлем это в лабораторию, а пока, Фокс, доверимся своему нюху. Люди, пытающиеся покончить с собой с помощью чрезмерной дозы снотворного, могут извергнуть содержимое желудка, но они не прокусывают наволочки насквозь.
– Приятно узнать, что мы не потратили время даром, – сказал Фокс.
– Думаю, – сказал Аллейн, глядя на него в упор, – вы самый беспощадный реалист во всей нашей службе.
– Я просто к слову заметил. Значит, будем считать, что ее задушили?
– Если сэр Джеймс подтвердит, то да. Он рассердится из-за наволочки.
– Да уж, врачи должны были бы заметить это. То есть, – поправился Фокс, – по крайней мере, Филд-Иннис должен был обратить внимание на наволочку.
– В то время они были зациклены на версии самоубийства. Предполагаю, что пышногрудая Джексон уничтожила желудочный зонд и прочий инвентарь после того, как они со Шраммом, по их словам, позаботились о том, чтобы запечатать откачанное содержимое желудка покойной в склянку. Филд-Иннис говорит, что к моменту его приезда это уже было сделано. Не забывайте, что именно он напомнил о необходимости оставить в комнате все как есть и вызвать полицию. Подушка лежала лицевой стороной вниз в изножье кровати, но в любом случае только очень тщательное исследование могло выявить следы зубов. А пятно, которое в значительной мере скрадывает их, вполне можно было принять за последствие передозировки. Что с отпечатками пальцев, Бейли?
– А чего вы ожидали? Есть отпечатки доктора Шрамма, сестры Джексон, покойной, разумеется, по всей комнате и другого врача – Филд-Инниса. Я зашел к нему в кабинет и попросил разрешения снять его отпечатки. Он был не в восторге, но вынужден был это сделать. На косметичке – пальчики молодой Фостер и ее матери, как вы и предполагали.
– А на стакане?
– Кстати, да, – ответил Бейли с привычно бесстрастным видом, – это забавно. Ничего. Чистый. То же самое с флаконом из-под пилюль и бутылкой виски.
– Ну, это уже кое-что, – сказал Фокс.
– Что именно?
– Можно сделать вывод, что перчатки надели, когда она уже потеряла сознание.
– Это я и имел в виду, – вставил Бейли.
– Или когда она уже умерла? – продолжил строить догадки Фокс.
– Вот это нет, мистер Фокс. Не в том случае, если ее задушили.
– И никаких отпечатков на тыльной стороне подушки? – спросил Аллейн.
– Тут вот какое дело, – сказал Томпсон.
Он взял в руки упрятанную в полиэтилен часть изысканной наволочки, вышитой ришелье и украшенной лентами.
– Вот тут, – указал он, – на стороне, обратной следам зубов и пятнам, есть помятость. Скорее всего, подушку смяли руками. Отпечатков нет, но помятость есть. И это, думаю, след от рук.
– Рук в перчатках. Как говорят американцы, логично. Что-нибудь еще в спальне нашли?
– Ничего существенного.
Зазвонил телефон. Это был международный звонок из Берна. Голос собеседника Аллейна звучал громко и отчетливо.
– Мсье суперинтендант? Спешу сделать поправку к нашему прошлому разговору.
– Поправку, mon ami
[104]?
– Наверное, правильнее будет сказать – уточнение. Это касается доктора Шрамма из клиники «Сакре-Кёр», помните?
– Разумеется.
– Мсье суперинтендант, мне жаль, но мой источник в бюро провел дальнейшее изучение, из которого стало ясно, что доктор Шрамм, о котором шла речь, скончался в тысяча девятьсот пятьдесят втором году.
Пока длилась пауза из тех, какие принято называть многозначительными, Аллейн состроил гримасу Фоксу и шепотом произнес: «Мертв». Фокс ошарашенно посмотрел на него.
– Рискуя показаться недопустимо навязчивым, – сказал Аллейн в трубку, – все же осмелюсь спросить, не окажет ли ваш источник нам великую любезность узнать, нет ли за тот же период сведений о некоем англичанине Бейзиле Смите, тоже обучавшемся при клинике «Сакре-Кёр». Поясню, дорогой коллега: есть вероятность, что имеет место случай распространенного мошенничества.
– Ну конечно. Это мы мигом. Повторите, пожалуйста, еще раз имя.
Аллейн продиктовал имя и фамилию по буквам, собеседник сказал, что перезвонит в течение часа, но позвонил уже через двенадцать минут. Англичанин по имени Бейзил Смит проходил курс обучения при клинике в указанное время, но не закончил его. Аллейн горячо поблагодарил своего расторопного коллегу, они обменялись любезностями, и Аллейн повесил трубку.
