Когда они наконец въехали в деревню, Фокс мечтательно заметил:
– Ставлю двадцать к одному, что вон там впереди – симпатичный маленький паб.
– Так и есть. И куда устремляются ваши мысли?
– Они устремляются к яйцам по-шотландски, сыру, сэндвичам с пикулями и пинте мягкого пива пополам с горьким.
– Да будет так, – сказал Аллейн и подъехал к пабу.
II
Прунелла Фостер, вернувшаяся из Лондона, заехала в Квинтерн по пути в Мардлинг, куда ее пригласили на обед жених и его отец. Миссис Джим проинформировала ее об утреннем визите Аллейна. Как рассказчица миссис Джим была сильна в фактах, но скупа в описании атмосферы. Она изложила события в хронологическом порядке, с крайним лаконизмом ответила на вопросы Прунеллы и не выразила собственного мнения ни по какому поводу. Прунелла разволновалась.
– Это был полицейский, миссис Джим?
– Так он представился.
– Вы хотите сказать, что у вас есть сомнения?
– Не то чтобы сомнения. Это ведь написано на его визитке.
– А что тогда?
Загнанная в угол, миссис Джим призналась, что выглядел он слишком шикарно для полицейского.
– Больше похож на одного из ваших друзей, – сказала она и добавила, что он обаятельный.
Прунелла заставила ее еще раз подробно рассказать о его визите, что миссис Джим и сделала с предельной точностью.
– Значит, он спрашивал насчет… – Прунелла покосилась и слегка кивнула в ту сторону дома, где чаще всего обретался Клод Картер.
– Совершенно верно, – подтвердила миссис Джим. В том, что касалось Клода, они с Прунеллой прекрасно понимали друг друга с полуслова, так что ей оставалось лишь сообщить, что полицейский заметил, как Клод прятался за живой изгородью в розарии. – А потом он направился к конюшням. Я имею в виду – джентльмен, – уточнила миссис Джим.
– Пошел искать Брюса?
– Совершенно верно. Мистера Клода – тоже, как я предполагаю.
– О?
– После того как джентльмен уехал, мистер Клод вернулся в дом и отправился в гостиную.
Прунелла знала, что это эвфемизм выражения «приложился к бутылке».
– Где он сейчас? – спросила она.
Миссис Джим ответила, что понятия не имеет. Как выяснилось, два дня назад они обговорили, что́ ему приготовить из еды. Миссис Джим к часу дня накрыла стол в маленькой столовой, поставила на него горячий обед, ударила в огромный гонг и отбыла домой. Когда же она вернулась сегодня в Квинтерн, по всему столу были разбросаны отвратительные объедки этого обеда вместе с объедками последующих его трапез.
– Как все сложно, – пробормотала Прунелла. – Спасибо, миссис Джим. Я собираюсь в Мардлинг на обед. Мы строим планы относительно Квинтерна, хотим, знаете ли, чтобы у отца мистера Гидеона было здесь отдельное помещение. Кажется, он продает Мардлинг. Это после всего, что он в него вложил! Вы только представьте себе! Но он оставляет за собой дом в Лондоне в качестве своей штаб-квартиры.
– Это точно, мисс? – спросила миссис Джим, и Прунелла, несмотря на ее деревянную интонацию, поняла, что она глубоко взволнована. – Значит, скоро мы услышим свадебные колокола?
– Ну… не сразу, разумеется.
– Конечно, нет, – согласилась миссис Джим. – Это было бы неподобающе – прямо сразу.
– На самом деле, миссис Джим, мне вовсе не хочется устраивать свадьбу. Я бы предпочла просто рано утром тихо обвенчаться в Верхнем Квинтерне, почти без посторонних. Но он… Гидеон хочет, чтобы все было по-другому, так же, как и наверняка моя тетушка Бу… – Ее и без того тихий шепот стал практически неслышным, а глаза наполнились слезами.
Она беспомощно посмотрела на миссис Джим и подумала: как же она ее любит. Впервые после смерти матери Прунелле пришло в голову, что – разумеется, если не считать Гидеона – у нее нет никого на свете. Она никогда не была слишком близка с матерью и находила ее неискренность и тщеславие раздражающими, если не комичными, и даже эта мера терпимости была поколеблена несообразными условиями мерзкого завещания. И тем не менее сейчас, когда Прунелла осознала, что Сибил нет и никогда больше здесь не будет, что больше нельзя посмеяться над ней или с ней поспорить, что вместо нее осталась пустота, ничто, волна одиночества накрыла ее, и она, не сдержавшись, разрыдалась, зарывшись лицом в кардиган миссис Джим, пропахший средством для натирки полов.
– Ничего-ничего, – сказала миссис Джим. – Конечно, это страшный удар. Мы это понимаем.
– Простите, – всхлипнула Прунелла. – Извините меня.
– Вам нужно выплакаться.
Это предложение вызвало реакцию, обратную той, на какую было рассчитано. Прунелла высморкалась, взяла себя в руки и вернулась к теме организации свадьбы.
– Кто-то должен будет повести меня к алтарю, – сказала она.
– Поскольку это не может быть мистер Клод, – громко закончила за нее миссис Джим.
– Боже сохрани! Интересно… я не знаю… может ли вести невесту к алтарю женщина? Надо спросить у викария.
– Вы подумали о мисс Верити?
– Она же моя крестная. Да, я подумала о ней.
– Лучше не придумаешь, – согласилась миссис Джим.
– Мне надо ехать, – спохватилась Прунелла, ей очень не хотелось нарваться на Клода. – Вы не знаете, где лежит старый план Квинтерна? Мистер Маркос хотел на него взглянуть. Он был в чем-то вроде большой папки.
– В библиотеке. В шкафу возле двери. На нижней полке.
– Как хорошо, что вы все знаете, миссис Джим.
– Ваша мать доставала эти чертежи, чтобы показать Брюсу. Перед тем как уехать в то место. Она оставила их сверху, а он… – она кивнула головой, как обычно они делали, когда нужно было указать на Клода, – просматривал их и оставил разбросанными по всей комнате, мне пришлось их собрать и положить на место.
– Тем лучше. Миссис Джим, скажите, он… тут рыскает, высматривает? Вы понимаете, что я имею в виду? Ну, вроде ищет?
– Не мое дело обсуждать это, – ответила та, – но поскольку вы сами заговорили, – да, рыскает. И, кстати, трогает вещи, переставляет их.
– О господи.
– Да. Особенно ему интересны эти чертежи. Они ему, похоже, больше всего нравятся. Я видела, как он разглядывает их в лупу и изучает. Везде сует свой нос, если хотите знать, простите, что вмешиваюсь. Мне их вам принести? – Она запнулась и, спохватившись, поспешно добавила: – Давайте ваши вещи для стирки.
– Благослови вас Господь. Пойду к себе в комнату, соберу их.
Прунелла взбежала по изящной лестнице, пересекла площадку первого этажа и скрылась в своей спальне – утопавшей в муслине, бледно-желтой комнате с высокими окнами, выходившими на террасы, розарии и просторные лужайки, которые спускались к лугам, покосам, рощицам и башне Святого Криспина в Квинтерне. Отдаленные равнины и холмы были окутаны голубоватой дымкой, в которой печные трубы городка бумажников представлялись минаретами. Прунелла порадовалась тому, что после замужества будет по-прежнему жить в этом доме.
