Через месяц я получаю от факультета бумагу с принесением извинений, с подтверждением доверия и с просьбой остаться.
После этого в Ташкенте стала устанавливаться другая практика: командировка оттуда отдельных специалистов для исполнения определенных задач по снабжению. Это была разумная мера: командируемые, приезжавшие на сравнительно короткий срок, бегали по разным складам и магазинам, как тогда говорилось, «в ударном порядке» и действительно успевали кое-что находить. Мы же снабжали их деньгами на покупки, а затем все приобретенное отсылали в Ташкент. Понемногу эти командировки так развились, что почти всегда в коллегии представительства участвовали один или более членов университетского совета.
Прибыл весною вдруг и ректор университета — студент Солькин. Явился он к нам с распущенным павлиньим хвостом, пытаясь изобразить собой наше начальство, — в молодом коммунисте оказалось много честолюбия. Мы его приняли со сдержанной служебной корректностью. Но, очевидно, иной прием он встретил в центральных учреждениях: там звание студента не посодействовало его ректорскому престижу. Солькин как-то завял и вдруг, бросивши нам доделывать все начатые и не доделанные им дела, поспешил ретироваться в Ташкент. Должно быть, его престиж пострадал, потому что вслед за тем он сам отказался от ректорства и остался помощником ректора — собственно, по студенческим делам, хотя свое влияние в правлении университета он сохранил.
Вместе с тем, насколько было возможно, продолжали делать закупки и мы. Успешнее всего шло это дело у представителя медицинского факультета С. И. Чечулина, но немало отсылал я и своему факультету.
Вскоре в этом деле я стал замечать больное явление: поставщиками научных приборов начали выступать не только специалисты — члены коллегии, но и некоторые служащие представительства, особенно Арсеньев и отчасти также Ясинский. В их прямые обязанности это никак не входило, но они нашли способ так повлиять на поставщиков, что те прибегали к их посредничеству. Арсеньев в особенности облюбовал одного прыткого молодого человека Страхова, который специализировался в поставке микроскопов, а они становились с течением времени все большей редкостью.
Обыкновенно Арсеньев представлял микроскопы уже в запакованном виде и говорил:
— Если приборы не подходят, их можно, конечно, вернуть Страхову. А если из Ташкента сообщат, что приборы не в порядке, Страхов деньги возвратит. Я за это ручаюсь лично!
Почти всегда приходилось соглашаться, так как из Ташкента сообщали, что микроскопов им не хватает, и Арсеньев об этом знал.
Я как-то сам зашел в склад Страхова, взявши с собой дочь Людмилу, которая, в качестве врача бактериолога, имела хороший опыт в работах с микроскопами. Мы сговорились представиться, будто мы чужие друг другу, и говорили «на вы».
Страхов предъявил нам несколько микроскопов. Говорю дочери:
— Пожалуйста, испробуйте.
Людмила начала их осматривать, а Страхов, укрывшись от моих глаз, стал ей жестами показывать, что кладет что-то в руку…
К сожалению, я забылся и обратился к дочери:
— Ты уже кончила?
Страхов тотчас же съежился, понял…
Начали приносить приборы, скрывая за собой поставщиков, кассир Киббель, член коллегии военного факультета Готовский, а также его слишком бойкая жена, типичная военная дама… Все они приносили доверенности от поставщиков на получение денег. Дело принимало нежелательный оттенок.
Библиотека
После вынужденного ухода с самовольно занятого ректорского поста И. Г. Александров сохранил, было, за собою звание высшего заведующего библиотекой. Но мы создали специальную еще библиотечную комиссию, а это не понравилось Александрову, и он отказался от всякого участия в университетской деятельности.
Тем не менее библиотека и после этого, а также после отправки большого ее транспорта в Ташкент, все же оставалась сначала в квартире Александрова, а позже в том же доме, на Спиридоновке. Все это было в стороне от нас, и представительство не знало о том, что там происходит и за что, собственно, мы тратим крупные суммы на библиотечное дело.
Заведующей библиотекой была А. Я. Мантейфель, но было известно, что в библиотеке она, в сущности, не бывает, за работой не следит, а там работают человек шесть ее знакомых дам-библиотекарш, да еще очень опытный библиотекарь из Румянцевской библиотеки Янчук.
Я решил такое положение прекратить и добился перевода библиотеки в наше помещение. Подчинились, хотя и с большим фрондированием, потому что теперь работа стала на глазах.
Библиотекарши работали сдельно — по числу написанных ими карточек. Кто их проверял, неизвестно, но А. Я. Мантейфель утверждала и предъявляла к оплате их счета, и суммы на это шли немаленькие. Деятельность же самой Мантейфель проявлялась только в том, что она составляла и предъявляла в соответственный отдел Наркомпроса счета на вновь приобретаемые книги.
Все это не было нормальным, но заменивший Александрова по роли председателя библиотечной комиссии его ставленник инженер Герценштейн такой порядок всячески в представительстве отстаивал.
Помещение библиотеки понемногу обращалось в клуб, где среди шести дам особенно подвизался наш заведующий хозяйством Ясинский. Прямым своим обязанностям он не соответствовал, но вдруг развил деятельность на поставке книг в библиотеку, хотя с книгой вообще он ничего общего не имел…
Мне также казалось, что карточки, которые пишутся для университетской библиотеки, никакого значения не имеют и никогда использованы не будут. Так оно впоследствии и оказалось: когда осенью 1921 года я посетил в Ташкенте университетскую библиотеку, мне подтвердили, что карточки там пишутся по иной системе, а полученные из Москвы откладываются, за ненадобностью, в сторону.
Угадывая то обстоятельство, что мы зря расточаем университетские деньги, я предложил коллегии сократить число библиотекарш. Было постановлено сохранить только две должности. Это требование послужило поводом к демонстративному уходу всех служащих библиотеки. Но мы без труда обошлись и без них.
Новые лица
В 1921 году на горизонте нашего представительства появились две новые фигуры, которым было суждено сыграть роль в судьбе представительства. Это были — Кучербаев и Демидов.
Кучербаев — киргиз по происхождению, хотя его называли христианским именем: Владимир Николаевич. Его некоторые из членов университетского совета знали и раньше. Теперь его пригласили в состав университета преподавателем киргизского, кажется, языка. Таким образом он стал членом совета, а пребывая постоянно в Москве, он тем самым стал членом коллегии представительства. Производил он на меня впечатление человека хитрого, очень себе на уме, однако человека порядочного и тактичного.
Сам о себе он мне рассказывал следующее:
Служил он в Государственном банке и дослужился до контролерского поста. Потом он перешел в частный банк, в котором пробыл до большевицкого переворота, лишившего его должности. Тогда он поступил в Ташкенте простым конторщиком в сберегательную кассу. Но стаж его не был секретом, и однажды местная большевицкая власть его призвала и, под угрозой заключения в тюрьму, заставила стать комиссаром финансов. С этих пор его деятельность постоянно сплеталась с туркестанским правительством.
