Я улыбнулся. Новостью это обвинение для меня не было: Наумов, в нетрезвом состоянии, проговорился.
— Пожалуйста, — попросил я ректора, — огласите выдержку из журнала заседания представительства, что там по этому поводу сказано.
Журналов не нашли в правлении.
Я отметил, что подобные обвинения правильнее было бы предъявлять с документом в руках, чего сделать нельзя. Поэтому нельзя документально и опровергнуть обвинение. По существу же я рассказал, как происходило дело и как, благодаря нашей диверсии (стр. 308), университет был избавлен от могущего быть насильственно навязанным ветеринарного факультета.
— Все происшедшее недоразумение я приписываю тому, что правление не дало себе труда внимательно прочитать журнал представительства и торопливо вывело заключение, которое оправдывалось бы только утратой разума со стороны представительства.
— Почему же вы нам этого не объяснили?
— Есть вещи, настолько понятные, что их даже неудобно и объяснять! Особенно — такой высококвалифицированной коллегии…
Бродский поднял вопрос:
— Как же нам теперь быть с представительством, если вы уходите? Не может же оно оставаться без председателя. Может быть, вы пока останетесь?
— Я не хочу ставить университет в трудное положение, а потому на некоторое время еще останусь председателем. Но я прошу позаботиться, чтобы этот срок был кратчайшим!
Университет
Все свободное время я посвятил ознакомлению с тем, как осуществилось устройство Туркестанского университета.
В Ташкенте он разросся более, чем мы намечали в Москве. Тогда организовывались факультеты: физико-математический, технический, медицинский, историко-филологический и военный, а агрономический должен был войти в качестве отделения в факультет физико-математический. В Ташкенте же агрономический факультет стал самостоятельным и прибавились новые: факультет общественных наук и рабочий. Получилось восемь факультетов — широкая организация, равной которой в русских высших школах тогда не было.
Главным корпусом университета являлось бывшее здание женской гимназии на Куйлюкском проспекте, против бывшего здания казенной палаты, ныне захваченного для себя туркестанским совдепом. Здесь разместились: правление, канцелярия, библиотека, факультет общественных наук, рабочий и, кажется, историко-филологический.
Здание это, ставшее теперь по внешности неприглядным, кишело молодежью, точно муравейник: дело шло к началу учебного года. Здесь был несомненный центр университетской жизни. Чувствовалось много демократизма и… грязи. Здание было сильно запущено.
Библиотека сильно разрослась. Сверх того, что приобрели мы в Москве, сюда были влиты местные книгохранилища, в том числе довольно крупная публичная туркестанская библиотека
[171].
В бывшем здании реального училища расположились физико-математический и технический факультеты. Во время моего пребывания жизнь здесь только еще начиналась. Прекрасное когда-то здание также было сильно запущено. Например, за порчей канализации уборные были устроены среди двора в виде простых двух ям, огороженных камышовыми чиями
[172]. Со второго этажа можно было всем наблюдать, как профессора и студенты отправляют здесь естественные потребности.
Агрономический факультет поместился в очень неудобном помещении, против городского сада, где раньше помещался кафешантан «Шато-де-флер» и рядом с ним казначейство. Было и неуютно, и темно.
О медицинском факультете, ставшем гордостью университета, я уже говорил (стр. 282). О военном факультете будет речь в следующей главе.
Общее впечатление было таково, что профессура как-то сжалась и стала менее требовательной, чем в Москве. Здесь гнет большевицкой власти был сильнее, и защиту найти было бы невозможно. Впрочем, с университетом коммунистическая власть считалась все-таки больше, чем со всеми другими учреждениями и организациями.
Очень остро стоял вопрос квартирный. Питаться в ту пору в Туркестане было еще сносно и недорого.
Заключение
По возвращении в Москву я застал все еще продолжающуюся поверку счетов, разумеется, чисто фиктивную. Наблюдал за нею уже только один Демидов. Наумов же все бегал по советским учреждениям, раздавая вино и выпрашивая деньги.
Узнал я от служащих, что Наумов с Демидовым разработали новый проект о представительстве, по которому коллегия упразднялась, штат служащих сокращался, а представительство состояло бы только из одного лица. Кого именно — догадаться было нетрудно.
Однако пока что Наумов в заседании коллегии появлялся, по-прежнему обыкновенно нетрезвый, и в таких случаях говорил, говорил без умолку. Потом он как-то исчез, мало стал появляться и вдруг уехал — как-то воровски, ни с кем не простившись и никого об отъезде из нас не предупредив.
Работа в представительстве при таких условиях шла вяло, ограничивались только необходимейшим текущим делопроизводством. Из Ташкента по-прежнему ничего не было — гробовое молчание.
В декабре я собрался ехать на продолжительный срок в Одессу, а поэтому отправил в Ташкент послание. Я указал, что командировкой бестактного Наумова и всем его несоответственным поведением создана обстановка, лишающая меня возможности продолжать оставаться председателем. Подтверждая поэтому еще раз свой отказ, я сообщал, что уезжаю на продолжительный срок в Одессу, а потому сдаю все дела представительства Демидову. Я высказал также надежду, что к моему возвращению я застану уже назначенным нового председателя.
Приблизительно через неделю пришло сообщение, что я считаюсь ушедшим, а председателем представительства назначен А. П. Демидов.
После этого деятельность представительства стала совсем замирать. Затем Демидов вдруг стал раздаривать университетское имущество (мебель), предназначенное к отправке университету в Ташкент, — разному советскому начальству.
Вскоре стало известно, что советские органы, получившие в подарок наше имущество, именно соответственные органы Наркомпроса, предоставили Демидову двухлетнюю командировку за границу для усовершенствования в науках…
Представительство умерло. С университетом связи у меня порвались.
8. Первый военный факультет в России
История
При организации Кавказского политехникума в Тифлисе, по роли председателя его учебной комиссии, я изучил постановку высшего образования во всех странах мира. В процессе этой работы я обратил внимание на особенность Цюрихского политехникума: в составе значительного, около десятка, числа его факультетов находился и военный, тесно связанный со всем организмом этого высшего учебного заведения. Существовало в то время несколько военных факультетов при высших школах Северной Америки, а также, если память меня не обманывает, и в Японии. В Европе же нигде, за исключением Цюриха, такого сочетания военного и общего образования в ту пору еще не было.
