Но вот, наконец, появился паровоз, который стал собирать вагоны для поезда. Повозился он, переезжая взад и вперед, с вагонами, таскал за собой и наш вагон, а потом бросил его в полуверсте от места, где был наш лагерь, вокруг которого мы прыгали, согреваясь от жгучего мороза.
Орлову пришла счастливая мысль:
— Давайте сами притащим вагон сюда!
Сказано — сделано. Орлов, сын и я пошли к вагону, навалились грудью и приволокли вагон к нашему лагерю.
Скорее стали мы грузиться. Добросовестный вагонный мастер, выпуская вагон, затопил на прощание нам и печь, но, хотя она еще тлела, все же температура в вагоне была почти такая же, как и снаружи.
Усердно принялись мы за работу. Сложили нашу драгоценность — дрова, снесли багаж, поставили для дочери и для меня кровати — ведь ехать предстояло почти две недели, заперли наглухо одну из откатывающихся дверей… Усердно стали топить, и через полчаса показалось, что стало тепло: градусник показывал внутри только семь градусов мороза.
Простились мы с провожающими, причем мой сын, бравировавший своей выносливостью и отказывавшийся защитить уши, отморозил их страшным образом. Мы же стали терпеливо ждать отхода поезда и ждали долго, потому что он отошел с опозданием на несколько часов.
Кое-как переночевали, установив очередь бодрствования, чтобы непрерывно подбрасывать дрова в печь. Такое непрестанное дежурство пришлось соблюдать в течение всего путешествия. Теперь же к утру у нас заметно потеплело, хотя на стенах вагона изнутри все же держался лед.
В пути
Пока поезд медленно продвигался к Киеву, мы занимались внутренним благоустройством. Законопатили большие щели, положили валики внизу у дверей. Было бы сносно, если б не громадная дверь вагона, которую приходилось открывать при всяком выходе и входе. Тогда вкатывалась масса холодного воздуха, а тепло уходило, и приходилось накоплять его снова. Сидеть приходилось все время в полушубке или в шубе, а на ночь надо было наваливать на себя все, что только было можно навалить.
Второе колоссальное неудобство — отсутствие уборной. Из-за этого постоянно надо было выходить на мороз. Я видел такие же теплушки, побывавшие в распоряжении чешских легионеров в Сибири: в них были устроены отделения, служившие уборными. Почему это не догадались сделать у нас, применяя теплушки для перевоза пассажиров.
Когда темнело, мы освещали вагон лампой, подвешенной к потолку. Лампа сильно болталась на ходу. А когда паровоз резко дергал или ударял при сцепке вагонов, — несколько раз было у нас в пути, что керосин вспыхивал, и надо было на ходу его затушить, чтобы не загорелся вагон.
Все же мы ехали относительно с большими удобствами. Другие несчастные пассажиры путешествовали в большой тесноте и в холоде, так как печки были редкостью. На станциях повсюду к нам ломились другие пассажиры. Но нас спасал плакат, заготовленный для экспедиции М. Н. Канищевым, с крупной надписью «Вагон особого назначения». С особым назначением мысль тогда сопоставляла что-то советское начальственное, от чего, как от греха, следовало отойти подальше. Начнут пассажиры разбирать: ва-го-он осо-обо-го назн…
— Нет, товарищи, пойдем в другой!
Впрочем, мы прибили с другой стороны еще плакат: «Экспедиция Главной астрофизической обсерватории», но он производил меньше впечатления.
Иной раз мы бы и хотели пустить к себе других, но всегда останавливала мысль о сыпном тифе. Тогда самым верным средством его заполучить было путешествие в переполненных вагонах, в которых неряшливая одежда пассажиров служила пристанищем для вшей.
С чем, однако, нельзя было бороться, это с использованием пассажирами крыши нашего вагона, как и крыш остальных. Постоянно слышишь, как по крыше топчется чуть ли не десяток солдатских сапог, и крыша гнется и трещит.
Тщетно взывает выбегающий наружу Орлов:
— Граждане! Сойдите с крыши. Проломите!
Граждане и в ус не дуют. А то бывало еще хуже. Назло нам, едущим с относительным комфортом, пассажиры на крыше вдруг заткнут нашу дымовую трубу тряпкой. Сразу весь вагон заполнится дымом. Приходится просыпаться, растворять настежь двери, впускать морозный воздух.
Орлов лезет на крышу, но проказники уже вынули тряпку и знать ничего не знают. Виновного не найдешь, да если б и найти, какой из этого был бы толк.
Но самое страшное было в том, что на первый же день нам стало ясно: взятого запаса дров более как на двое суток не хватит, а нам предстоит ехать две недели. Снабжать вагоны дровами должна железная дорога, но поди-ка, спроси у них… Дрова были такой драгоценностью — ибо их заготовка почти прекратилась, — что если где дрова и были, ими просто спекулировали.
Орлов говорит:
— Надо воровать дрова на станциях!
— Что вы! Как можно!
— А не будем таскать, замерзнем! Смотрите, все так делают.
Пришлось согласиться.
Как только подъезжаем к какой-либо станции, из вагонов высовываются головы, высматривающие, нет ли здесь сложенных дров? Если есть, еще на ходу из вагонов сыпятся, как горох, люди — между ними и Орлов — и несутся к дровяным кучам. Сторож вопит, но на него и не смотрят. Схватит каждый по несколько полен и мчится скорее в вагон.
Под конец — грешен — стал и я собственноручно таскать на станциях дрова…
Особенно доставалось встречным вагонам с дровами. Что они довозили к месту назначения, знает один Бог!
На одной из станций дров было много, но охрана стояла настолько солидная, что воровать нечего было и думать.
Пошел я резониться:
— Помилуйте, товарищи, что же вы делаете? У нас в вагоне — советское учреждение, ученая экспедиция. Если не дадите дров, инструменты попортятся. Вы же потом отвечать будете!
— Дайте нам официальное удостоверение, что вы — советское учреждение. Тогда дров дадим!
— Сделайте одолжение!
Возвращаюсь в вагон. У меня были с собой и штамп для бланков, и печать. Написал я необходимое удостоверение, дочь скрепила как секретарь, приложили печать…
Орлов пошел с бумажкой и вернулся с солидной охапкой дров. Мы их стали тотчас же рубить и пилить захваченными из Москвы инструментами.
Киев II
Дня через два докатились мы до Киева. Но долго не простояли: подошел паровоз и, не говоря ни слова, нас оттащили на товарную станцию Киев II.
Знал я, что это означает. Ничего хорошего выйти отсюда не могло. Попасть сюда было все равно, что в склеп. Здесь держат вагоны очень подолгу, и лишь счастливый случай может помочь выбраться раньше.
Но делать нечего. Сейчас же я стал хлопотать на местной станции, чтобы нас перетянули обратно.
— Не имеем мы на это права. Вас перетянуть можно только по распоряжению Управления юго-западных железных дорог.
Снабдил я Орлова необходимыми документами и отправил хлопотать в управление. Мы с дочерью стали гулять вдоль рельс, между разделяющими нашу участь замороженными здесь вагонами. Ввиду холода здесь было пусто. Редкие киевляне торопливо пробегали снизу, направляясь к трамвайной станции, от которой едут в город.
