Несколько красноармейцев обходят вагоны.
Я насторожился. Похоже показалось на то, что это — чекистские мародеры, грабящие плохо охраняемые вагоны.
Мы остановились возле своего.
Подходят:
— Товарищ, сколько у вас печей в вагоне?
— Одна казенная, другая советского учреждения — наша. Две!
— Одну из них мы возьмем себе.
— Это невозможно!
— Мы вас, товарищ, и спрашивать не будем. Вот что!
Как только они прошли дальше, мы с дочерью — скорее в вагон. Забаррикадировались: заготовленными в пути брусками из досок так закрепили изнутри двери, что открыть их невозможно, не проломав самого вагона.
Через короткое время шаги приближаются.
Подошли. Пробуют двери.
— Товарищ! Эй!
Мы молчим.
— Товарищ! А ну, открой-ка нам!
Молчание.
Пришедшие пробуют открыть двери. Тянут, толкают… Ничего не выходит. Повозились несколько минут. Потом сочно выбранились и ушли.
Отбили атаку.
К вечеру возвращается Орлов. Хлопоты его не привели ни к чему. Просил разных лиц и в разных отделах. Кое-кто обнадеживал, однако кончилось ничем. Сказали — прийти завтра.
Провели мы унылую ночь на этой унылой и как будто заброшенной станции.
Опять целый день провел Орлов в управлении, и опять никаких результатов.
— Так дело не пойдет! Попробуем теперь подмазать сцепщика поездов.
Орлов исчез. Ходил, шептался кое с кем. Возвращается довольный.
— Наладилось! Сговорился я с составителем поездов. Его фамилия — Чуб. Обещал Чуб, что к вечеру, как будто по ошибке, перегонит вагон на Киев I. Ему надо заплатить двадцать тысяч рублей. А кроме того, надо достать разрешение от комиссара станции.
Пошел я хлопотать по станционным отделениям. Провозился с этим делом часа три. Под конец сумел упросить типа, являвшегося комиссаром. Он дал бумажку, разрешающую пропуск вагона.
Было уже поздно и темно. Возвращаюсь, а нашего вагона нет и следа.
Что тут делать? Скоро и поезд подойдет, который должен был по ошибке нас прихватить…
Досадно — потерял вагон, потерял дочь. Иду на розыски по рельсам.
Вдали на рельсах фонарь. Кто-то странно им размахивает. Спешу к нему:
— Вы не знаете ли, товарищ, куда пропал вагон номер такой-то?
— А, это вы, господин? Я — Чуб! Нарочно вас фонарем подзываю, чтобы вы не заблудились здесь. Пожалуйте, ваш вагон уже на месте. Торопитесь только. Надо бегом! Сейчас поезд подойдет.
Побежали мы с ним. Едва я успел вскочить в вагон, где с тревогой ждали меня Орлов и дочь, как подошел поезд.
Небольшой толчок. Нас подхватили, и через четверть часа мы были опять на Киеве I.
Киев I
Утром Орлов пошел просить в контору станции, чтобы нас «по ошибке» не отослали опять на Киев II и чтобы здесь не загоняли далеко.
— Да как же вы попали сюда без ордера?
— Не знаю, — говорит Орлов, — должно быть, по ошибке прицепили.
— Гмм, да! Ну, уж если попали, так оставайтесь. Не отсылать же вас второй раз туда.
Стали мы жить на Киеве I. Здесь был целый городок из таких же населенных вагонов, обитатели коих кляли свою судьбу. Одни стояли так уже несколько дней; иные жаловались, что стоят уже недели две и не знают, когда разрешат им продолжать путь. На покрытых снегом путях стояли высокие кучи людских нечистот. Их не убирали, и гигиенические условия были здесь скверные.
Здание вокзала было также густо заселено и сильно загажено. Состав его обитателей постоянно изменялся, но по преимуществу он состоял из проезжих красноармейцев.
Перед вокзалом существовал маленький базарчик, на котором можно было получить хлеб и необходимейшие продукты. Обед мы готовили себе в вагоне.
Орлов каждый день ходил хлопотать в управление, чтобы нас прицепили к одесскому поезду. Однако у него дело вперед не подвигалось. Поезда, идущие на Одессу, были всегда с полным составом осей и прицепить к ним еще наш вагон не соглашались. Но когда просили о прицепке привилегированные лица или учреждения, это оказывалось возможным.
Свободное время — а его было сколько угодно — мы посвящали прогулкам по занесенному снегом Киеву.
Посетил я, между прочим, Киевскую университетскую обсерваторию. В ту пору это было учреждение, забытое Богом и людьми. Даже тропинка от улицы была к ней мало протоптана. Видно было, что оттуда мало кто выходит, и туда мало кто направляется.
Внутри обсерваторского двора признаки жизни замечались также лишь с трудом. Дорожка к одному из зданий все же была расчищена, но башни и павильон с инструментами были сплошь в снегу. Видно было, что о научной работе сейчас никто не вспоминает.
Номинально директором обсерватории считался одесский профессор А. Я. Орлов, но это была фикция. Предприимчивый делец-ученый, он сразу занял несколько должностей в разных городах, получая по ним жалованье, пока его платят. Приезжать же на службу он и не думал. Между тем в Киеве этого не понимали и всерьез его поджидали. Временно же обсерваторией заведовал астроном-наблюдатель, мой друг, старый циник и философ М. П. Диченко.
— О нас забыли, — говорил он. — Это очень хорошо, хотя и не всегда. Вот сейчас, например, топить нечем… Ну, стали мы деревья из сада вырубать.
В управлении железных дорог
Мы провели уже пять дней в Киеве. У Орлова опустились руки.
— Похлопочите вы, Всеволод Викторович, сами в управлении! У меня дело что-то не выходит.
Отправляюсь хлопотать. Действительно, точно в каменную стенку упираюсь, отсылают один к другому, только чтобы от себя сбыть:
— Да, знаем! Ваш сотрудник у нас уже не раз был, говорил. Но что поделаешь, нельзя! Все, полный комплект осей.
А при мне же приходит требование от привилегированных лиц или учреждений:
— Этих пропустить нужно! Вместо них кого-нибудь отцепим. Кого бы? Ну, вот этот вагон.
Следует телефонное распоряжение об отцепке. Считавшие уже себя счастливцами — увы, опять остаются в Киеве.
Вижу, что надо пускать все средства в ход. Начинаю врать, как то делал М. Н. Канищев (стр. 249–250):
— Помилуйте! У нас едет ученая экспедиция наблюдать солнце во время зимнего солнцестояния. Вы ведь знаете, когда оно бывает? 22 декабря…
— Да, знаем… Только все оси…
— Вот видите! А сегодня уже 20 декабря. У нас только-только времени в обрез, чтобы успеть доехать и установить свои инструменты. Если вы не пошлете наш вагон с ближайшим же поездом, все пропало! Понапрасну экспедиция поехала.
