Въехали в подворотню. И вдруг откуда ни возьмись появляются два подвыпивших оборванца, очень подозрительные.
— Вам чего?
— Мы — квартальные рабочие! Будем вас выгружать.
— Мне не надо вашей помощи!
— Для нас это все единственно. Вы должны дать нам себя выгружать.
Вот еще новые воры привязались. Стараюсь их оттиснуть, не уходят, все к подводе жмутся.
Помог возница. Выбранил их своим языком, сказал, чтобы убирались. Осыпая нас ругательствами, ушли.
В награду за помощь возница не отдал нам доброй четверти сажени дров:
— Это пойдет в мою пользу!
Разумеется, это — кроме обусловленной платы. Я так устал, что сопротивляться уж не мог. Не в драку же вступать. Все, кажется, рабочие у вокзала были сплошной шайкой воров, да только ли они одни…
Дня через три появился со своей мукой Орлов. Он сумел добраться до Одессы и, что было того труднее, разыскать нас, так как адреса он не знал.
Одесса
Сравнивал я Одессу в декабре 1921 года с тою, какой она была летом 1920 года. За короткий срок — очень большая разница. Как-то одесситы пали духом, ушли в себя.
Тогда еще шла борьба у большевиков с Врангелем, и одесситы в глубине души надеялись на смену власти. Да и коммунисты не чувствовали себя прочно и были поэтому более сдержанны.
Теперь они проявили в Одессе свою обычную разрушительную работу. Это отразилось внешне заметнее зимой, чем летом. Особенно подавляла ночная тьма на улицах, за исключением редкого освещения избранных улиц.
На Дальницкую улицу, на Молдаванке, где я жил, приходилось возвращаться с последним вечерним семичасовым трамваем. Позже трамваи не ходили, и возвращаться надо было пешком. На это без крайности мало кто решался: нередко пешеходов на пути грабили вовсю. Изредка все же приходилось и мне одолевать этот путь и — сознаюсь откровенно — со страхом, особенно когда в темноте вырисовывались какие-либо фигуры. Милиционеры кое-где стояли, но, конечно, они спрятались бы при первой же тревоге. Редкие извозчики по своей цене были совершенно недоступны.
Магазины были национализированы и разрушены, но кое-где торговля уже начинала восстанавливаться, преимущественно гастрономическая. Иные кондитерские были уже совсем недурные.
Мои товарищи проф. А. Р. Орбинский и В. Ф. Каган были главными деятелями книгоиздательского товарищества «Матезис», зарекомендовавшего себя высоким качеством переводимых и издаваемых книг. Весь склад книг этого товарищества был реквизирован, и бывшим издателям было оставлено только очень небольшое количество их изданий. Самые книги продавались в советских книжных магазинах, но покупать их, особенно более чем в одном экземпляре, можно было только с большими трудностями и с доказательствами, что покупается не для спекуляции.
Театры в Одессе, как и везде, действовали.
Святки этого года проходили вяло. У большинства настроение было далеко не праздничное, разумеется, кроме новых хозяев жизни.
С ними мне пришлось столкнуться по делам, о которых подробнее сказано на стр. 256–258. Одним из главных дел были хлопоты о получении в мое распоряжение советского автомобиля для поездки по делам Главной астрофизической обсерватории в Курисово-Покровское, где я наметил центральный наш институт.
Мне пришлось особенно много хлопотать в Одесском совдепе, где в приемной стояла прекрасная кожаная мебель, из которой, однако, эта кожа почти повсюду была вырезана целыми кусками.
В одном из отделов совдепа мне пришлось иметь дело с секретарем отдела, еврейкой, называвшейся «товарищем Зинаидой». Как раз я был у нее 31 декабря, когда, возможно в связи с моим присутствием, была разыграна такая сцена:
Пришедшему в отдел коммунисту Зинаида вдруг начала жаловаться:
— Вот сегодня Новый год! Надо бы встретить, а в доме у меня ничего нет, кроме хлеба. Люди праздник встречают, а мы этого не можем…
Гость, очевидно, служащий в каком-то продовольственном отделе, ее утешил:
— Товарищ Зинаида, я вам велю сейчас принести фунт карамелей и бутылку вина!
А приезжий из Москвы профессор должен был вынести впечатление о том, как бедно живут коммунистические заправилы: под Новый год — ничего, кроме куска хлеба…
Хлопоты об отъезде
Опыт прежних поездок показал, что выехать так же трудно, как и приехать. Когда, около Крещения, настало время этих хлопот, я отправил по разным транспортным учреждениям Орлова.
Вагон, благодаря нашим документам, он выхлопотал, но с прицепкой его к поезду ничего не получалось. Пришлось взяться за это мне. Под конец я добился этого разрешения, однако советский агент, заведующий разрешениями, мне заявил:
— Мы вам даем разрешение на прицепку, но за это вы должны исполнить и нашу просьбу!
— Говорите.
— Возьмите с собой до Москвы нашего пассажира — одного молодого человека, красноармейца. Симпатичный молодой человек.
Пришлось, конечно, согласиться, иначе из Одессы нескоро выехали бы. И я видел, что к этому типу постоянно подходят и просят — одни громко, другие шепотом, — чтобы кого-нибудь пристроить в чьем-либо отдельном вагоне. Исполнялись ли такие просьбы корыстно или бескорыстно, я не знаю.
Впрочем, этот молодой человек оказался действительно симпатичным, нисколько нас не стеснял, а в пути даже был полезен.
Орбинский просил меня довезти до Москвы его сестру Софью Робертовну.
Присутствие женщины в нашей мужской компании не было очень желательным, но отказать старому другу тоже было нельзя.
С нами поехал одесский (а позже симферопольский) астроном Ляпин. Я его приглашал на службу к себе в Астрофизическую обсерваторию. Как человек очень нерешительный, он сначала хотел лично ознакомиться с обстановкой и поэтому решил поехать в Москву.
В последние часы перед отъездом приехал проф. А. Я. Орлов и просил отвезти в Киев его сына и товарища последнего.
Итого, в вагоне уже было шесть человек.
Когда вагон был прицеплен, и мы из осторожности, чтобы к нам не вторглись силою другие пассажиры, накрепко заперлись, в двери вагона раздался стук:
— Товарищ профессор! А, товарищ профессор! Мы от такого-то…
Называют имя агента, давшего ордер на прицепку вагона.
Мы молчим.
— Товарищ профессор, он просит, чтобы вы взяли нас с собой.
Брать с собою… Но ведь вагон уже прицеплен, едва ли его перед отходом вздумают отцеплять… Продолжаю молчать.
— Товарищ! Да отзовитесь же!
Мертвая тишина.
— Да что вы нас боитесь, что ли? Отзовитесь же!
Видя безнадежность достучаться к нам, кандидаты в попутчики отстали.
Возвращение
