В числе вновь избранных профессоров был и я. Меня рекомендовали только два голоса: А. А. Михайлов и В. И. Пришлецов; Блажко и Казаков от рекомендации уклонились под тем предлогом, что они и сами переизбираются. Во вступительном слове А. А. Михайлов указал, что малое число рекомендовавших меня голосов объясняется тем, что мало кому сейчас известно о моем пребывании в Москве и, в частности, в составе факультета. При баллотировке я получил более 80 процентов избирательных голосов.
На ближайшем факультетском собрании были переизбраны Новиков и Яковлев деканом и секретарем факультета.
На факультете
Новый порядок на факультете сначала отражался не сильно. Был, правда, упразднен юридический факультет
[207] из‐за столкновения этого последнего с Наркомпросом вследствие попытки последнего сделать профессорами факультета ряд большевицких деятелей, не имевших ни стажа, ни ученых трудов. Взамен этого был создан факультет общественных наук, получивший сокращенное название ФОН
[208]. Некоторые из профессоров юридического факультета должны были уйти, другие же кое-как приспособились.
Все же создалось правление из деканов, которое наметило ректором М. М. Новикова. Сначала последний совмещал должности декана у нас и ректора, но потом он увидел себя вынужденным от первой из этих должностей отказаться.
Так как в Московском университете в ту пору являлись слившимися юридически три высших учебных заведения: собственно университет, Московские высшие женские курсы (сокращенно — второй университет
[209]) и Народный университет Шанявского, — то новый президиум факультета было признано нужным избрать довольно многочисленным: из декана и двух его помощников — по математическим и естественным наукам, и секретаря факультета также с двумя помощниками. Деканом был избран профессор химии А. Н. Реформатский
[210], являвшийся вместе с тем представителем второго университета. Его помощниками были избраны: проф. Н. М. Кулагин, как естественник и вместе с тем представитель университета Шанявского, и я, как математик и представитель собственно Московского университета. Секретарем стал проф. технической химии К. Л. Маляров, а двумя его помощниками А. Г. Титов (минералог) и А. А. Чернов (геолог); первый представлял Московский университет, второй — Шанявского, третий — женские курсы.
Несмотря на шестичленный деканат, каждому из нас оказалось много работы. Реформатский занимался главным образом представительством, а на нас с Кулагиным легла вся работа, собственно, по двум отделениям факультета. Кроме того, на меня легло председательствование в очень сложной комиссии, называвшейся «штатной». Она имела задачей исчисление содержания всему преподавательскому персоналу, состоявшему почти из 260 лиц, считаясь с очень сложной системой советских ставок и со взмыленным каждым профессором и преподавателем числом своих лекций, практических занятий, семинариев и пр., причем все это гонорировалось по специальным и изменявшимся со временем ставкам. Делопроизводителем в этой комиссии был А. Г. Титов, — милый молодой человек, но довольно безалаберный, так что мне приходилось его непрерывно подгонять и подтягивать, ибо запоздание в работах комиссии вызывало запоздание в выплате содержания, а это влекло за собой справедливый ропот профессуры, обрушивавшийся на голову председателя комиссии. Тем не менее мы сохранили с А. Г. Титовым до самого конца добрые и приятельские отношения.
Другого рода трения возникали с секретарем К. Л. Маляровым. У него проявлялась забавная ревность к служебным бумагам. Все важные переписки он уносил к себе на дом и держал их только для себя, ставя нас этим часто в весьма трудное положение.
Работы у нас было много еще и потому, что перед этим было введено в действие распоряжение советской власти о том, что студентом может быть каждый, кому исполнилось шестнадцать лет. Для поступления не требовалось никаких документов, кроме метрического свидетельства. Образовательная же подготовка была исключена
[211].
Естественно, что хлынула масса студентов, и наш факультет был особенно загружен. Одно время было свыше 13 400 студентов… Вероятно, это была мировая рекордная цифра для одного факультета. Вместе с тем это составляло половину всего московского студенчества вообще в ту эпоху.
Громадное количество именно на нашем факультете объяснялось наплывом по преимуществу «криптомедиков», то есть кандидатов на поступление на медицинский факультет. Однако на этом последнем все же были установлены численные нормы, и не попавшие туда устремились на естественный факультет, рассчитывая со временем перебраться на медицинский.
Неудивительно, что аудитории оказались переполненными. Положение стало тяжким, особенно с преподаванием предметов, нужных и для естественников, и для медиков. Аудитории так переполнялись, что иные лекции приходилось читать по два и даже по три раза. Сидеть в аудиториях студенты не могли; теснились, как в церкви на пасхальную заутреню. Устраивались даже на столах для демонстрации, стесняя самые движения профессора. В течение лекции выносились по несколько раз терявшие сознание от духоты и тесноты. Особенная давка бывала на лекциях по неорганической химии проф. А. Н. Реформатского.
В соответствии с этим постоянно приходилось увеличивать число ассистентов и лаборантов. Так как для этих обязанностей не хватало вполне подготовленных лиц, то приходилось назначать не закончивших курса студентов старших курсов, хотя факультет всегда и возражал против подобных назначений.
Но позже и само студенчество начало отсеиваться. Не попадая на практические занятия и в семинарии, не чувствуя себя подготовленными для понимания слышимого с кафедры, случайные студенты стали отпадать, и в течение года число студентов стало приближаться к норме в семь или восемь тысяч человек.
