Доклад начальству понравился. И Боголепов стал первым назначенным ректором Московского университета.
Было ясно, что он долго, благодаря всем известной глупости, на этом посту не продержится. Сверх ожидания он продержался на нем несколько месяцев. Это произошло потому, что с ним установил единство действий назначенный членом правления проф. физики А. К. Тимирязев, превосходивший Боголепова умом.
Одной из первых мер нового ректора было выселение из казенной квартиры молодого профессора зоологии В. А. Дейнеги и вселение на его место.
Одновременно с Боголеповым был назначен в университет большевицкий комиссар — Каплан
[215]. Это был еще студент, патлатый еврей, из ремесленников, напоминавший своей внешностью захудалого дьячка. Каплан оказался довольно прытким комиссаром. Профессуры касаться он не посмел, но начал быстро коммунизировать университетских сторожей и более слабую часть студенчества.
Мероприятия Боголепова часто бывали именно такими, как от него ожидалось. Боюсь, что я немного виновен в его удалении с высокого ректорского поста. Дело в том, что он прислал предписание физико-математическому факультету, не только несуразное само по себе, но еще радикально расходящееся с распоряжениями самого Наркомпроса. Этим, в качестве декана факультета, я и воспользовался: написал ответ — сокрушительную критику распоряжения Боголепова. А, для большей верности, копию своего ответа послал для сведения Комиссару народного просвещения.
Вслед за этим Боголепов был освобожден от бремени управления Московским университетом.
В. П. Волгин и А. В. Кубицкий
Боголепов в 1921 году был заменен Вячеславом Петровичем. Волгиным, небезызвестным тогда советским деятелем, а раньше журналистом и сотрудником «Русских ведомостей» — либерального университетского органа.
Волгин обладал достаточным тактом, и это сильно смягчало трения, возникавшие между назначенным ректором и еще автономными факультетами, возглавлявшимися выборными деканатами.
Одним из проявлений тактичности Волгина было назначение себе заместителя из среды профессуры по ее же указанию. Сделано было это указание, однако, лишь частным кружком профессуры, и, по особой рекомендации А. М. Винавера, кандидатом на этот пост был назначен проф. историко-филологического факультета Александр Владисл. Кубицкий. Рекомендация оказалась до крайности неудачной. На новом посту Кубицкий очень быстро изменил политическое лицо. Обиженный за что-то на своих коллег по факультету — говорили, будто эти коллеги признавали недостаточным его научный стаж в качестве профессора философии, — властолюбивый и мелко самолюбивый, Кубицкий стал угодливым слугой Наркомпроса и вместе с тем стал проявлять свойственную только ренегатам озлобленность и против профессуры вообще, и против прежнего университетского строя в частности
[216].
Совмещая несколько должностей, Волгин бывал в университете нечасто. На ректорское кресло сел Кубицкий и цепко держал все в руках, распоряжаясь «за ректора».
Своей озлобленностью, распространявшейся и на студентов, Кубицкий приобретал в студенческой среде все большее неуважение. Однажды он выступал на студенческом собрании факультета общественных наук. Здесь, в ту пору, когда между студентами и профессорами установились небывалые раньше хорошие отношения, из среды студентов Кубицкому стали бросать такие бранные и оскорбительные выражения, что «за ректора» счел за благо скорее уйти.
О роли Волгина и Кубицкого в деле разрушения университета еще будет речь.
Нелегальный орган
Как только управление университетом перешло к возглавлявшемуся Боголеповым правлению «по назначению», я предложил коллегам создать свой нелегальный орган для объединения деятельности и тактики профессуры. Мысль эта была принята, и в наш орган — уж не помню, как мы его назвали — вошли все последние члены правления и все члены деканатов, избранные до реформы управления. Оказалось, однако, что на нашем факультете весь деканат переизбран после реформы, почему в него вошли, на началах кооптации, я, как декан, и О. К. Ланге в качестве секретаря. Я рекомендовал еще кооптацию помощника декана В. А. Костицына, но это принято не было, потому что Костицын в прежнее время принадлежал к большевицкой партии.
В нашем нелегальном органе, приют которому с большим мужеством предоставил в своем кабинете Психоневрологического института проф. Г. И. Челпанов, заседания происходили под председательством М. М. Новикова по тому признаку, что он был последним выборным ректором.
Сначала мы собирались регулярно один раз в неделю. Все, однако, ограничивалось выслушиванием информации, по преимуществу со стороны А. М. Винавера, вошедшего со стороны профессуры в состав нового правления. Второй член правления от профессуры К. П. Яковлев, видимо, начинал уже «менять вехи» и хотел упрочить свое положение в глазах советской власти, что ему впоследствии и удалось. Он неохотно участвовал в наших заседаниях и мало чем делился. Изредка информацию восполняли и другие участники совещания.
Но никакого практического значения этот орган не приобрел. Виною всему была, с одной стороны, тактика председателя М. М. Новикова, который, боясь, очевидно, ответственности, никакой активной политики в деле направления университетской жизни не допускал, ограничиваясь безобидной информацией, а с другой стороны, и тактика некоторых участников совещания.
Так, А. М. Винавер сначала играл видную роль и стремился ее еще увеличить. Он был влиятельным членом нового правления
[217], особенно благодаря своим дружеским отношениям с назначенным ректором В. П. Волгиным. Но вскоре в нем выявилась значительная перемена. Он стал охладевать к заседаниям, заявил, что отходит от общественных дел, и действительно вышел из правления, порекомендовав на свое место А. В. Кубицкого, о чем уже говорилось.
