В приемной «зампреднаркома» ждем недолго, нас приглашают.
Хорошо обставленный кабинет. За богато убранным столом восседает бритый по-американски А. И. Цюрупа. Поднимается навстречу, здоровается; мы называем себя.
В стороне, за столиками, сидят две или три девицы, как будто занятые своим посторонним делом. Это — стенографистки, записывающие каждое наше слово. Об их роли нам нечаянно позже проговорился Луначарский, точно цитировавший по бумажке некоторые из наших фраз.
Глядя на Цюрупу, я вспомнил анекдот, ходивший в коммунистических кругах, о котором мне рассказал не рвавший связи с этими кругами В. А. Костицын:
А. И. Цюрупа заведовал Комиссариатом народного продовольствия — Наркомпродом, и, конечно, как и везде у большевиков, дела шли с большими дефектами. Кто-то из видных партийцев подал заявление в Политбюро:
— Прошу меня назначить комиссаром народного продовольствия, вместо Цюрупы. В деле этом я так же ничего не понимаю, как и он. Но он глуп, а я умен.
На этот раз Цюрупа ничем не дал повода говорить об его глупости.
После вступительного слова с нашей стороны, которое сказал, как председатель делегации, В. С. Гулевич, обладавший, как уже указывалось, удивительным талантом казаться приятным и симпатичным, говоря о довольно неприятных для слушателя вещах, заговорил, со своим галицийским акцентом, Цюрупа:
— Совнарком был неприятно поражен известием о забастовке. Власть и сама встревожена положением дел в высшей школе. Да, вы правы, конечно, оно серьезное… Это доказывается и фактом забастовки… Но только зачем, господа, вы это сделали? Если у вас что-нибудь неладно — ну, обратились бы прямо ко мне…
Он постарался бы уладить недоразумения. Совнарком уже занимался нашим делом и постановил немедленно же образовать смешанную комиссию из представителей Наркомпроса и профессуры для вырешения всех вопросов, вызвавших забастовку. Да, да, — конечно, под председательством Анатолия Васильевича (Луначарского)! Иначе нельзя…
— Но это, Александр Иванович, — говорю я, — профессуру не успокоит! Нам хорошо известно, как в Наркомпросе выбирают представителей профессуры. Там просто подбирают своих.
— Тогда я предоставляю вам право самим избрать своих представителей от каждого высшего учебного заведения в комиссию Луначарского.
— Можно будет в этом деле ссылаться на ваше разрешение?
— Конечно!
Для нас это было важным завоеванием. До сих пор советская власть не разрешала вообще свободно избранного представительства, в частности и в высшей школе.
— Но я очень прошу вас, господа: прекратите забастовку! И, пожалуйста, как только возникнет недоразумение, прошу обращаться прямо ко мне. Сейчас же…
Здесь А. П. Павлов, как человек не от мира сего, не выдержал общего стиля разговора:
— Профессора вовсе не все были за забастовку. Вот я, например, был против…
Мы на него покосились. Как он не понимает момента…
— И еще, что для нас было бы очень важно: как бы мы могли получить заграничную научную литературу!
— Сделаем, сделаем, — говорит Цюрупа.
Мы обещали при таких условиях постараться повлиять на прекращение забастовки. Если бы Цюрупа подозревал, что фактически молодыми врачами она уже сорвана…
При расставании Цюрупа, все продолжая казаться как можно полюбезнее, еще раз просил в случае осложнений обращаться лично к нему
[282].
Прекращение забастовки
Теперь надо было выйти с честью из положения, не обнаружив пред советскою властью ни раскола, ни малодушия в среде профессуры.
Решили немедленно же, раньше, чем разовьются иные события, созвать новое общее собрание. Чтобы парализовать покушения на внесение раскола молодыми врачами, решили провести его быстро, кратко, не давая развернуться прениям, в которых могли бы выявиться заявления против забастовки, и этим впечатление мнимой нашей солидарности могло бы быть ослаблено. Для этого решено было ограничиться одним только заявлением от имени делегации, и это заявление было возложено на меня.
Немедленно же разослали повсюду объявления о назначении нового общего собрания на понедельник.
На новое собрание сошлось около восьмисот человек преподавательского персонала. Впустили, кроме того, студентов. Явилась в полном составе красная профессура, сплоченной группой, под лидерством В. П. Волгина. Большая физическая аудитория оказалась переполненной до отказа.
Пока аудитория заполнялась, мы стояли около председательского стола. К нашей делегации подошел почему-то А. В. Кубицкий.
Поздоровавшись, я спросил его в упор:
— Правда ли, Александр Владиславович, что вы советовали студентам из комячейки напустить против меня чекистов?
Он покраснел:
— У страха глаза велики!
— Александр Владиславович, если б мной управляло чувство страха, мы говорили бы с вами не здесь, на виду, а где-нибудь в укромном уголке.
— Да, это правда! Вас в отсутствии храбрости упрекнуть нельзя.
С этими словами он юркнул от меня в сторону, так и не опровергнув факта.
Надо было начинать. В. С. Гулевич открыл заседание, предоставив от имени делегации слово мне.
Стараясь быть коротким, говоря чеканными фразами, я рассказал о посещении нами Цюрупы, о передаче нашего дела в комиссию под председательством Луначарского, о предоставлении профессуре права свободного выбора делегатов в эту комиссию. Закончил я так:
— Ввиду тех обстоятельств, о которых я доложил, и еще ввиду тех, которые известны делегации, но не могут быть доложены здесь, делегация предлагает собранию: отказаться от каких бы то ни было прений и прямо приступить к голосованию вносимой ею резолюции.
В резолюции говорилось: доверяя обещаниям, данным делегации заместителем председателя Совета народных комиссаров, общее собрание постановляет: возобновить занятия в университете.
Еще перед заседанием мы предупредили круги своей профессуры, прося об этом сообщить и остальным, чтобы не задавалось никаких вопросов и не предлагалось никаких поправок.
По первому из предложений выступил от имени красной профессуры один только Волгин: они не встречают препятствий к гильотинированию прений. Это, слава богу, наладилось.
Приступают к голосованию резолюции. Вдруг выскакивает С. Н. Блажко, отличавшийся неуместностью выступлений:
— Маленькую поправочку…
На него так зашикали и зашипели со всех сторон, что он с восклицанием: «А-а…» —
сконфуженно садится. Несколько человек наклоняются к нему с объяснениями.
