— Ну, значит, обыск! Задержи их как-нибудь на кухне. Скажи — сейчас выйду. А по дороге спрячь это куда-нибудь!
Даю ему несколько писем, заготовленных женой на даче и мной.
Сын пошел. Открываю ящик письменного стола. Что самое опасное? Вот — несколько листов моих мемуарных записей. За ведение их могли расстрелять. Куда бы их?
У нас хранилась, спасаемая от реквизиции, мебель Петрово-Соловово, между ними — роскошный резной, итальянской работы, буфет с потайными ящиками, без замков. Сую в один из ящиков мемуары.
Выхожу на кухню.
В. Н. Милованов стоит унылый. У него даже усы повисли вниз. За его спиной пара: молодой человек в красноармейской форме, — из кармана высовывается револьвер, — и девица с не менее воинственной наружностью, тоже с револьвером…
— Вы гражданин Стратонов?
— Я. В чем дело?
Чекист протягивает бумажку:
— Вот ордер!
Читаю: ордер от ГПУ, по которому предлагается произвести обыск и арестовать меня.
С чекистами в Москве рекомендовалось применять два метода: либо превзойти их нахальство своим собственным, еще большим, так, чтобы они спасовали; либо же, наоборот, держать себя с импонирующим им достоинством, соблюдая спокойствие и вежливость с ними. Оба метода, как говорили опытные люди, дают хорошие результаты. Но очень не рекомендовалось проявлять растерянность или упадок духа; тогда эти типы только наглели. Присутствуя иногда, в качестве председателя домового комитета и коменданта при обысках, а также помня опыт обыска у меня, я считал более выигрышным — чего бы это самому ни стоило — спокойный и вежливый тон.
— Что ж, идем!
Веду всех в кабинет. Сын и Милованов идут с бледными лицами.
— Видя ваше спокойствие, — говорил впоследствии Милованов, — я и сам успокоился.
Чекистка бросилась к письменному столу. Открываю ей все ящики и показываю высокую кипу разных рукописей на столе:
— Вот о чем я вас попрошу: не перепутайте мне, пожалуйста, рукописей! Найти у меня — вы ничего не найдете, потому что у меня и на самом деле ничего нет, что бы для вас было нужно. Конечно, ищите, сколько вы это считаете необходимым… Только если вы перепутаете листы моих научных и литературных рукописей, то привести их потом в порядок будет страшно трудно!
Она подозрительно на меня покосилась. Молча стала перелистывать и прочитывать бумаги. Мне показалось, однако, что она это делает без особого уже интереса.
Подходит чекист:
— Покажите другие ваши вещи — шкафы и разное там… Пооткрывайте все!
— Извольте! Вот бельевой шкаф.
Он просовывает между бельем руку: явно ищет спрятанного оружия. Пока он ищет, чекистка, оторвавшись от бумаг, не спускает с меня глаз…
— Теперь — мои книжные шкафы. Вот в этом — больше научная литература, по астрономии и геофизике.
— Научная… А в этом что?
— В нем — литература по истории революции. Здесь вы найдете все: и о Корнилове, и о Керенском, но также и литературу Ленина и Троцкого. Вот это — материалы о большевиках. Я собираю все, что выходит в печати — и большевицкое, и противобольшевицкое. Вот вам даже и «Капитал» Маркса…
Чекист перерывает бегло книжные шкафы — ничего криминального не нашлось.
— Но ведь не одна же у вас комната? Где-нибудь помещается и семья?
— Конечно! Вот, идите сюда, столовая.
— А здесь что, в этом шкафу?
— Только одна беллетристика.
И вдруг замечаю — на верхней полке сверток с вещами, оставленными при выезде за границу семьей наших друзей французов — Мюллеров. А что в этом свертке — я и сам не знаю; ни разу не смотрел. Вот — не попасться бы!
Но чекист свертка не заметил. Пересмотрел несколько книг на выбор, отыскивая, не спрятано ли что между страницами.
Я убежден, что мое спокойствие прекрасно на него влияет, расхолаживает…
— А это?
— Как видите, буфет! Здесь спрятана кое-какая провизия.
— Откройте!
Вот на! Ведь ключи от буфета как раз в таком же потайном ящике, где и моя мемуарная литература. Если достану ключи, кончится скверно… Приходится лучше пожертвовать целостью буфета…
— Открыть не могу: ключи находятся у семьи на даче. Если хотите, можно топором взломать замки. Только все равно, кроме провизии, там нет ничего.
Подумал он и махнул рукой.
— Какие еще у вас комнаты?
— Спальня.
На кровати жены, на самом видном месте, пачка писем. Растерявшийся Олег, получив их от меня, бросил их сюда…
— Это что??!
— Письма! Заготовлены мною и женой к отсылке. Читайте, пожалуйста!
Прочитал два-три, бросил.
— Скажите, вы во всяком случае должны меня арестовать или в зависимости от результатов обыска?
— Нет, во всяком случае!
Надо предупредить сына, который об этом не подозревает.
— Гога, имей в виду, что меня сейчас арестуют!
У бедного мальчика лицо еще больше вытянулось, но он промолчал.
Чекистка окончила свой просмотр письменного стола. Пересмотрела кипу рукописей сверху, только бегло заглянула внутрь. А уже потом, по освобождении, я нашел в глубине ящика забытую мной и не замеченную ею маленькую адресную книжку. В ней был, между прочим, адрес А. А. Червен-Водали, недавно расстрелянного в Иркутске, в качестве бывшего министра адмирала Колчака, и еще ряд адресов, которые могли бы подвести под неприятности немало лиц. Спас счастливый случай или потеря у чекистки интереса к обыску.
Оба они, к концу обыска, стали значительно любезнее, уже перестали следить глазами за каждым моим шагом и более не возражали против моих разговоров с сыном.
— Мы должны опечатать вашу комнату.
— Позвольте сначала вынести то, что может испортиться. Вот у меня в бутылках, например, настойки…
Он отвернулся, закурил папиросу.
В этом году я раздобыл, под предлогом нужды в нем для заготовления препаратов для анатомического музея, большое количество спирта и часть его разделил между персоналом представительства Туркестанского университета. На полученном на мою долю спирту я устроил на зиму целый ассортимент настоек на всех видах ягод и фруктов. Неловко, если б это обнаружилось. Могло бы и в советские газеты попасть с нелестными для профессора комментариями. К тому же мог быть поставлен очень трудный для меня вопрос, откуда добыт спирт, а добыт он был способом, с советской точки зрения, незаконным.
Скорее перенесли мы с сыном в столовую всю эту коллекцию настоек.
— Собирайтесь в тюрьму! Возьмите с собой провизии. Пригодится!
