Хотя Кускова не захотела или не смогла присутствовать на заседании ученой комиссии, Стратонов не обиделся: «Глубокоуважаемая Екатерина Дмитриевна, сердечнейшим образом благодарю за хлопоты и за подробное, исчерпывающее разъяснение. Сегодня, 20.I, я был у А. Ф. Изюмова, и он обещал, если мемуары будут у него в четверг утром, внести вопрос на предварительное рассмотрение в пятницу. Я просил М. М. Зайцева
[369] взять на себя труд доставить мои записки в архив. Мой привет глубокоуважаемому Сергею Николаевичу. С искренним уважением, глубоко благодарный Вам В. Стратонов»
[370]. В свою очередь Кускова выражала признательность Изюмову за его участие в судьбе мемуаров: «Дорогой Александр Филаретович! Спасибо Вам за старика Стратонова. Действительно, несчастный человек. Написал мне восторженное письмо о Вашем приеме. А все же старик — работник, баклуши не бьет и пальца не сосет»
[371].
Член Совета РЗИА историк С. Г. Пушкарев, который рецензировал «По волнам жизни», высказался за приобретение рукописи, но полагал, что «целый ряд обстоятельств побуждает не считать воспоминания Стратонова историческим материалом первоклассного значения и вынуждает предложить значительно пониженную их оценку». Он объяснял это тем, что изложение событий и своих впечатлений автор «производит исключительно по памяти», ибо, как подтверждает сам, те записи «по горячим следам», которые вел в Москве, вынужден был бросить в России
[372]. При таких условиях, указывал рецензент, воспоминания, написанные автором в эмиграции во второй половине 1920‐х и в начале 1930‐х гг., «относятся к событиям слишком давно прошедшим и, конечно, не могут претендовать на историческую точность сообщаемых фактов, а особенно их подробностей». Это, признавал рецензент, совершенно естественно для всякого вообще «бытописателя», но в отношении Стратонова «нужно еще учитывать его тенденциозно-пессимистическое отношение к описываемым людям и событиям», в котором он сам мимоходом сознается, замечая, что «хорошее легко забывается, дурное остается в памяти». Далее Пушкарев приводил несколько конкретных примеров того, «как автору, при рассказе о давно прошедших событиях, изменяет память и как в его изложении спутываются отдельные черты и временная последовательность описываемых событий и наблюдений»
[373].
Подчеркивая, что в воспоминаниях Стратонова «точность подробностей и хронологическая последовательность событий оставляет желать много», рецензент делал суровый вывод: «Что касается общей ценности и значительности воспоминаний Стратонова для целей нашего архива, то 1-я их часть, описывающая годы детства и юности автора, затем — „астрономический мирок“, гл. обр. Пулковской обсерватории, затем — почти десятилетнюю службу его в Ташкентской обсерватории — представляет мало интереса для Архива по самому своему содержанию, ибо как раз астрономами и обсерваториями наш историко-политический архив может интересоваться лишь в наименьшей степени (некоторые интересные частности имеются, конечно, и в 1-й части воспоминаний…)». Пушкарев считал, что «несомненный интерес» представляет 2-я их часть, описывающая события на Кавказе во время первой русской революции и в последующие годы, но совершенно противоположной точки зрения он придерживался относительно страниц, посвященных банковской службе автора, его «провинциальной жизни и чиновничьим дрязгам». Что же касается 3-й части воспоминаний, которая, указывал рецензент, должна представлять для РЗИА особенно большой интерес, то она, по его мнению, в значительной степени «обесценилась» частичным опубликованием четырех ее глав в юбилейном сборнике «Московский университет, 1755–1930», хотя в представленной рукописи их изложение, конечно, гораздо «более конкретное и откровенное».
С учетом изложенного рецензент считал, что «денежная оценка воспоминаний Стратонова не может быть слишком высокой», а именно: «Что касается 1-го тома, то за него, по моему мнению, можно было бы заплатить лишь около 600 к[рон] ч[ехословацких] (т. е. оплатить стоимость переписки). Из оценки 3-й части надлежит исключить около 120 страниц, главы 14 и 15, существенное содержание которых напечатано в сборнике „Московский университет“, что составляет свыше 5½ печатных листов. Остающуюся таким образом часть воспоминаний, 2-й том, около 19½ печатных листов, и около 22½ печатных листов 3-го тома, можно было бы оценить „вкруг“ по 100 к. ч. за печатный лист, что составило бы за эти два тома около 4200 к. ч.; таким образом за все три тома Воспоминаний Стратонова я полагал бы возможным уплатить не свыше 5000 к. ч.»
[374].
Отзыв Пушкарева был заслушан 19 апреля 1937 г. ученой комиссией РЗИА
[375], но ее членов тоже, похоже, волновал в первую очередь размер оплаты, причитающейся Стратонову, и журнал заседания зафиксировал драматически острую дискуссию, которая могла закончиться для судьбы рукописи весьма плачевно. Так, В. Г. Архангельский, считая, что, «при насыщенности фондов Архива мемуарами, воспоминания проф. Стратонова особого интереса для Архива не представляют», предлагал «совершенно исключить» из их оценки часть о детском и гимназическом периоде жизни мемуариста, а за остальные 42 печатных листа заплатить ему по 60 крон за лист. Другой член Ученой комиссии, В. В. Саханев, высказавшись против приобретения мемуаров, ибо «впечатление по заслушанию отзыва таково, что заставляет отнестись скептически ко всему тексту воспоминаний, во-первых, тенденциозных, и, во-вторых, содержащих много ошибочных сведений с перепутанной хронологией событий и проектированием событий с позднейшей точки зрения», полагал, что «в крайнем случае из этих мемуаров можно выкроить лишь около 10 листов», за которые можно предложить автору до 1000 крон. Но А. Ф. Изюмов возразил, что «не может согласиться с правильностью отрицательного отношения к предлагаемым мемуарам», ибо «В. В. Стратонов, в бытность его вице-директором канцелярии кавказского наместника, имел возможность многое непосредственно наблюдать и знать», и «эта часть его воспоминаний представляет несомненный интерес», равным образом «как сведения об организации университета в Ташкенте, описание борьбы за высшую школу в Советской России и о высылке ученых». Указывая, что, «если бы мемуары были предложены архиву ранее, они могли бы быть приобретены по более высокой цене», Изюмов, «принимая во внимание невозможность выделения из них сравнительно менее ценных глав», считал допустимым оценить их по 100 крон за печатный лист или же вообще «отказаться от их приобретения». Поскольку П. Н. Савицкий и председательствующий А. Н. Флоровский поддержали заключение Пушкарева, в результате голосования ученая комиссия РЗИА согласилась «признать желательным приобретение воспоминаний» с общей оценкой их в 5 тыс. крон
[376], о чем на следующий день Изюмов уведомил Стратонова. «Но, — предупреждал он его, — ввиду того, что в настоящее время Р. З. И. Архив ведет переговоры о ряде крупных приобретений документального характера, которым архив всегда оказывает предпочтение перед мемуарами, уплата за Вашу рукопись может быть произведена лишь в конце года, если позволит наличие оставшихся к тому времени средств. Если Вы согласны на указанную оценку, то будьте добры известить Архив, чтобы можно было иметь в виду уплату за Ваши воспоминания»
[377]. Поэтому 9 мая Стратонов отправил в РЗИА соответствующую «подписку»: «Передаю в полную собственность Русскому Заграничному Историческому Архиву в Праге рукопись: три тома моих мемуаров, — не опубликованную в печати, и обязуюсь не пользоваться ею, без разрешения Архива, в печати, как полностью, так и частично, ни в вариантах, ни в переделке, а равно и не передавать ее в копиях, полностью или в выдержках, другим учреждениям или лицам»
[378].
