Это и был тот батальон георгиевских кавалеров, с которым так неудачно был направлен из ставки в Петроград генерал Иванов. Как я потом догадался, совещанию уже было известно и о выезде из ставки государя в его незадачливое последнее царское путешествие.
Было решено командировать в банк два десятка солдат.
— Но есть ли у вас для них нары? Ведь солдат надо все-таки устроить!
— Нар, конечно, нет! Но есть особое для солдат помещение. А лес для постройки нар у нас также есть.
Для устройства солдатам нар были на следующее утро присланы плотники из ближайшего полка. Эту охрану я продержал около месяца, пока, как казалось, не наступило спокойствие.
Настал и день юбилея. Собравшиеся на молебствие городские нотабли и власти были немало смущены. Пришли слухи, что государь или отрекся от престола сам, или же его заставили уйти, но это были только слухи, достоверно же никто об этом не знал. Однако уже было известно, что царское правительство пало и что власть перешла к временному правительству.
Перед началом молебствия священник присылает ко мне за указаниями заведующего хозяйственной частью в банке Куницына.
— Кого же мне теперь поминать, при возгласах многолетия?
Никогда духовенство, говорили они, не испытывало еще такого затруднения.
Но не меньше затруднялся и я. Есть ли у нас царь или нет — никто точно не знает. Пропустить возглашение многолетия царю, если он есть, — мало ли чем такое распоряжение для меня может кончиться. А если его нет… Мы же возгласим ему многолетие…
Пошептался я с Миримановым как с высшей военной властью. Ведь, в случае чего, он же нас к законному порядку приводить будет.
Решили мы с ним о государе на всякий случай возгласить, а все остальное правительство — пропустить.
После молебствия приглашаю местную знать в свой обширный служебный кабинет, где был сервирован чай.
— Знаете, — шепчет Мириманов, — неловко как-то выходит… Следовало бы все же провозгласить тост за государя! Празднество-то официальное.
Гммм…
Чтобы как-нибудь смягчить неопределенность, я провозгласил тост одновременно и за нашего государя, и за нашу великую родину. Каждый мог кричать «ура» за того, к кому он тост относил.
Переворот
А затем пришли и точные сведения. Николай II отрекся от престола, то же сделал и великий князь Михаил Александрович.
Возбуждение в войсках и в населении все возрастало.
Получилась телеграмма из Твери от принявшего на себя обязанности губернского комиссара А. А. Червен-Водали. Он предлагает, ввиду совершившегося уже в губернском городе переворота, чтобы Ржевское городское управление организовало новую власть.
Городская управа немедленно назначила заседание думы, с участием представителей учреждений и общественности. Посоветовавшись с Вешенским, мы решили на это революционное собрание пойти.
Вешенский пришел в ужас от моей одежды:
— Вы, Всеволод Викторович, идете на такое собрание, где, быть может, провозглашена будет революция, — и надели форменное пальто!
Сам он облекся в какой-то полуфантастический — не то охотничий, не то военного покроя, но без погон, костюм.
Было зимнее утро с оттепелью. Нога тонула в таявшем снеге. Вереницы народа тянулись к зданию думы. Показалось мне, что мою форменную одежду, действительно, встречные провожают с некоторым недоумением. Что-то уже носилось в воздухе такое, будто и революция требует своей формы…
Думская зала полна. Гласные, из числа знакомых, нас встретили с видимым удовольствием как признак перехода и учреждений к новому режиму. Собравшиеся начальники учреждений и представители общественности ожидали в кабинете городского головы, пока происходило закрытое заседание городской управы.
Собралась вся дума.
Городской голова И. А. Поганкин, с цепью на груди, открыл заседание. Огласил телеграмму Червен-Водали, а затем и только что состоявшееся постановление управы — предложить городской думе признать новую власть.
Из разных мест зала послышались тревожные возгласы:
— А как же гарнизон?
— Что будут делать войска?
— Надо выяснить сначала позицию полковника Мириманова!
Решают немедленно же послать от заседающей думы трех делегатов к начальнику гарнизона для выяснения отношения и его лично, и гарнизона к происходящему. Возгласами был намечен в делегацию популярный в населении доктор Филатов и еще два гласных.
Делегаты поехали.
Тревожные полчаса провело собрание. Лица бледные, волнуются. Вот-вот, казалось, вероятно, многим, окружат думу войска и всех арестуют…
Делегаты возвращаются:
— Начальник гарнизона признал временное правительство! Он обещал сейчас лично прибыть на собрание.
Восторг — всеобщий. Сейчас же откуда-то взялись ораторы. Взбираются на кафедру и разливаются на злобу дня.
Центром внимания как-то сразу сделался доктор Филатов. Он пострадал за что-то политическое после 1905 года, считался кадетом и подвергался систематическим преследованиям старой власти. Теперь к нему обращались, точно к имениннику. В общем, это был очень достойный человек, и к его мнению многие прислушивались.
Но вот в думском зале почувствовалось движение и сдержанные возгласы… Речь очередного оратора оборвалась. Приехал начальник гарнизона.
Бледный и взволнованный новой, необычайной для военного начальника, ролью, Мириманов медленно продвигался вперед среди тысячной уже толпы, ворвавшейся с улицы в залу. Пройдя к столу, за которым сидела городская управа, повернулся к собранию:
— Гарнизон признал временное правительство! Войска единомышлены со всем остальным населением в своем отношении к перевороту.
Восторженные возгласы в честь гарнизона и Мириманова. Свершилось!
В нашем банке
— Всеволод Викторович, служащие волнуются! Говорят, надо бы как-нибудь формально выявить отношение наших учреждений к перевороту…
— Хорошо! Переговорю с Вешенским.
— Ну-с, Сергей Иванович, как же мы поступим? Устроим завтра общее собрание?
— Да, надо устроить!
— Пригласим вновь избранного комиссаром города Филатова. Да?
— Это следовало бы…
— И скажем каждый своему отделению собственную речь?
Вешенский замялся.
— Нет, уж речь говорите вы один. Что же выступать двоим… Я ничего говорить не буду. Проведите все вы!
На другое утро, в десятом часу, собралось около сотни служащих обоих отделений. Поджидали доктора Филатова, но он запоздал. Мы вышли с Вешенским к собравшимся. Я сказал приблизительно следующее:
— Император Николай II отрекся от престола в пользу своего брата Михаила. Но великий князь Михаил Александрович также отказался от царского престола. Власть, до созыва учредительного собрания, перешла к временному правительству. В согласии с другими учреждениями и организациями мы, Ржевское и Двинское отделения Государственного банка, также переходим в подчинение новой правительственной власти.
