Но прежде чем начать жить новой политической жизнью, вспомним о тех десятках тысяч борцов за родину, которые в тюрьмах, в ссылке, в рудниках Сибири и на виселицах отдали свою жизнь за то, чтобы мы теперь стали свободными гражданами свободного государства.
Склоним благоговейно головы перед их светлою памятью!
А теперь, с бодрою верой в будущее обновленной и освобожденной России, прокричим громкое «ура» в честь тех мужественных людей, которые в тяжелую и ответственную историческую минуту не побоялись взять на себя бремя государственной власти. За временное правительство — «ура!!».
Восторженное «ура» покрыло мои слова. Какие мы все тогда были слепцы, и между ними первый — я…
В кабинете Вешенский стал упрекать меня в неосторожности:
— Как можно было кричать «ура» в честь нового правительства?! А вдруг вернется старая власть. Что с нами тогда будет?
Но в банке раздалось снова «ура». Что такое? Это приехал запоздавший комиссар доктор Филатов и говорил нашим служащим речь.
На другое утро, совершенно неожиданно для меня, снова собрались все служащие. Просят меня выйти к ним. Выхожу — с недоумением.
Чиновник банка С. В. Колпашников от имени собрания говорит мне приветствие. Служащие обоих банков благодарят меня за то, что я упомянул в своей речи о жертвах за политическую свободу…
Аплодисменты служащих.
2. Весна революции
Хороши только первые розы,
Только утро любви хорошо
[24].
С. Надсон
Пафос революции
Пафос революции проявлялся все заметнее.
По городу постоянно образовывались сборища населения, по преимуществу — возле городской думы, ставшей естественным центром внимания. В первые дни, однако, все носило совершенно мирный характер. И когда офицер патрулировавшей команды говорил толпе:
— От имени начальника гарнизона по-братски прошу вас разойтись! —
толпа, с добродушными возгласами:
— Хорошо! Разойдемся! —
действительно мирно рассеивалась.
Но все же в полках, сдерживавшихся до революции суровой дисциплиной, стали быстро проявляться признаки разложения. Начала замечаться некоторая развязность и между офицерами. В этой среде появились в немалом числе и ораторы. Выступая на солдатских митингах, они начали бить на популярность в солдатской среде, играя на демагогических струнках. Чаще всего, в связи с этим, среди ржевского населения стала произноситься никому до того времени не известная фамилия — Канторов. О нем говорили, что это бывший помощник присяжного поверенного. Теперь он делал себе революционную карьеру.
На береговых склонах Волги, в садах и на бульваре стали появляться в урочное время, когда в полках до того времени производились занятия, группы солдат с первыми знаками внешней неряшливости. Иные уже не снимали с себя красных ленточек. Это были предрассветные сумерки «завоеваний революции».
Недели через две после переворота во Ржеве было назначено всенародное торжество по случаю революции. В нем приглашались участвовать все граждане. Местом избрана была громадная базарная площадь близ нашего банка.
Подъем настроения был еще велик, и многие с искренним чувством украсили себя красными бантами. Моя семья была еще в Твери, и я о банте не подумал, но мне его услужливо прислала госпожа Смагина. На этом торжестве, в первый и последний раз в своей жизни, был и я с красным бантом на груди.
На площадь прибыл гарнизон — четыре полка, — все поголовно в красных украшениях. Иные — в том числе и многие офицеры — разукрасили красными лентами не только самих себя, но также гривы, челки и даже хвосты лошадей. Вся площадь сплошь запестрела красным цветом.
Появились первые митинговые ораторы, на воздвигнутых в разных местах эстрадах. Среди них преобладали люди несерьезные из местной интеллигенции, желающие выплыть на верх в мутной воде. Из серьезных деятелей выступал, кажется, только один член Государственной думы Крамарев, бывший уездный предводитель дворянства. Неожиданно выявил себя демагогическим оратором молодой податной инспектор Пржевальский, местные адвокаты… Но всех затмил, больше всех нашумел выступавший по очереди на всех эстрадах штабс-капитан Канторов. Он выкрикивал с эстрады:
— Нам не надо тронов и царских чертогов!
[25]
— Гу, гу! — шумит сочувствующая толпа, по преимуществу — покинувшие строй солдаты.
— У них заводятся летучие мыши и всякая ночная нечисть!
— Гу, гу, гу!!! — восторженно ревут окружающие.
Где только появится бритая, с хитрыми, плутовскими глазами, физиономия этого бойкого на язык демагога, наперед разносится сочувственный гул.
Полки выстраиваются. Объезжает начальник гарнизона со свитой. Смотрю на Мириманова. Лицо бледное, на губах вымученная приветливая улыбка. На груди большой красный бант. Не воинственное выражение лиц и у сопровождающих его верхом полковых командиров.
— Здравствуйте, товарищи солдаты!
Губы Мириманова кривятся не в улыбку, а в нервную гримасу.
— Здравствуйте, товарищ полковник!
Полки отвечают нестройно, вяло.
Один из полков на приветствие полковника Мириманова ответил гробовым молчанием. У командира полка — бледное, растерянное лицо. Мириманову, видимо, стоило нечеловеческого труда сдержаться и проглотить это оскорбление в строю. Он сдержался.
Впечатление — скверное и мало хорошего предвещающее.
Балкон одного из домов, выходящих на площадь — какая-то воинская канцелярия. На балконе полно солдат, впереди — молодой человек с интеллигентным лицом. Разговоры:
— Студент, одетый в солдатскую шинель…
Студент произносит горячую речь, она посвящена памяти жертв освободительного движения. Говорит хорошо, его слушают. А затем начинает красивым баритоном:
Вы жертвою пали в борьбе роковой…
[26]
Хор, очевидно заранее подготовленный, дружно подхватывает, увлекая толпу. Несется:
Вы отдали все, что могли, за него…
Трогательно и производит глубокое впечатление.
