Более всего разлагался гарнизон. Им устраивались постоянные празднества и народные гуляния. Последние по преимуществу устраивались на приволжском бульваре, против нашего банка. И часто до поздней ночи нам нельзя было уснуть из‐за криков разгулявшихся солдат и их дам, а также из‐за грохота грузовиков: теперь солдаты, особенно артиллеристы, любили «прибывать» на гуляния и «отбывать» с них не иначе, как на автомобилях, хотя бы и грузовых.
Прежде эти люди неохотно облекались в солдатскую форму. Теперь — не желали с нею расстаться. Солдатская форма была открытым патентом на привилегированность и безответственность.
На железной дороге по-прежнему все было переполнено стихийно самодемобилизующимся фронтом. Сначала опасались, что возвращающиеся с фронта войска пройдут, как саранча, все уничтожая по пути. Этого не случилось: войска текли домой не массой, а непрерывной струей.
Возникла личная опасность и для начальника гарнизона Мириманова. Строгости его, проявлявшейся в предыдущее время, забыть не могли. Как ни старался он соблюдать «революционную» корректность, за ним недоброжелательно следили многие тысячи глаз. Наконец, сознательными солдатами было решено его арестовать и расстрелять. Его вовремя предупредили, и Мириманов, переодетый, скрылся в Москву.
Власть теперь перешла в руки комитетов, хотя вскоре и был назначен другой начальник гарнизона генерал Голынец, умевший занимать этот пост, не проявляя власти.
Произошел переворот и в городском управлении. Прежняя дума должна была сложить свои обязанности. Начались всенародные выборы, сопровождавшиеся яростной агитацией эсеров. Они одержали победу, новая дума была составлена почти сплошь из эсеров; однако, кроме потоков говорения, ничего, в сущности, для города эта дума не дала.
Наступили июльские дни. Неудавшаяся попытка большевицкого восстания в Петрограде нашла себе сильную детонацию во ржевском гарнизоне. Подготовлялось восстание и у нас, но петроградская неудача заставила его отложить.
Тем не менее в течение двух июльских дней на площади шли непрерывные солдатские митинги, с участием в них и рабочих. В числе других горожан подходил из любопытства и я — послушать ораторов. На этот раз выступали уже неприкрытые большевицкие агитаторы. Но их пример увлекал слушателей, и из солдат выскакивали с речами совершенно незадачливые случайные ораторы, которых, не давая им договорить, часто прогоняли сами слушатели, не вынося их суконных языков. Внезапно выскочил поораторствовать и один из солдат охраны нашего банка Мурин. Не особенно плохой человек, он был, однако, большой дурак. Заразившись митинговой болтовней, он произнес сумбурную речь, повторяя механически поразившие его воображение большевицкие лозунги, которые перед ним бросали агитаторы. Бедняга после этого в политическом смысле свихнулся и отделился от сотоварищей.
Во время митинга зазвонили к вечерне на колокольне ржевского собора. Солдаты бросились на колокольню, стащили звонаря и избили: он-де своим звоном заглушает митинговых ораторов.
За избиваемого вступился диакон. Ему тоже влетело.
Эта последняя расправа возмутила юношу лет пятнадцати, подручного из ближайшей лавки. Он стал громко возмущаться расправой с духовным лицом. На него солдаты стали наступать с угрозами. Перепугавшийся юноша бросился бежать, толпа солдат за ним. Юноша бросился в какой-то двор, где за ним хозяин успел закрыть ворота.
Солдатская толпа осадила дом. Стучали, требовали открыть ворота, чтобы произвести обыск и найти мальчика. Взвинтившая сама себя толпа уже определенно требовала его убить.
Соседи успели дать знать в милицию. Подоспевшая команда вооруженных милиционеров рассеяла осаждавших.
Угроза банку
На митингах ораторы все чаще стали призывать овладеть банками, начиная с Государственного. Об этом предупреждали и слушавшие речи горожане, и наши солдаты, возвращающиеся с митинга.
Положение становилось серьезным. Телефонирую начальнику гарнизона, прошу прислать в банк на тревожный период военную охрану. Голынец велит адъютанту мне ответить, что в его распоряжении нет военной силы:
— Все солдаты ушли на митинги.
Телефонирую командиру ближайшего полка, прошу о помощи. Полковник отвечает:
— Почти все солдаты на митинге. Но в полку выделились в особую группу украинцы. Они не митингуют. Постараюсь уговорить их и, если согласятся, пришлю к вам в охрану.
Никто, однако, не подошел.
На другой день митингов, когда я отдыхал после обеда, услышал под окнами неистовые крики. Выглядываю — под окнами кабинета моего возбужденная толпа солдат — человек двести. Они кричат, но им что-то возражают стоявшие под самым окном несколько человек наших солдат. Они бледные — на лице пот.
Вижу — дело приняло разумный оборот, раз солдатам возражают солдаты же. Решил не вмешиваться, жду. Это оказалось правильным.
Толпа начинает понемногу расходиться, но все же о чем-то еще кричит нашим солдатам. Наконец, все уладились.
Измученные непривычным диспутом, солдаты возвращаются в банк.
— В чем было дело?
Оказалось, что возвращавшиеся с митинга в свои казарменные бараки солдаты, проходя мимо банка, обратили внимание на вставленную в стену под окнами моего кабинета медную доску. На ней, как бывало это обычным, выгравировано было, что здание банка заложено такого-то числа и года в благополучное царствование императора Николая II, при министре финансов графе В. Н. Коковцове и т. д. Вот, из‐за сохранения до сих пор доски с поименованием императора, большевицкие агитаторы-солдаты стали призывать разнести банк. Выскочившие на шум наши солдаты сумели отвратить бурю. Они успокоили толпу обещанием, что доложат о солдатском желании управляющему и что я, конечно, немедленно прикажу снять доску. Большинство солдат этим удовлетворилось. Но большевизаны кричали, что соберутся завтра сюда, чтобы проверить, убрана ли доска.
Делать нечего, надо было отвратить угрозу. Приказал ночью выбить доску из стены. На другой вечер перед банком собралась солдатская толпа. Хохотали и гоготали.
Серьезность положения возрастала, а в помощи мне отказывали. Написал в Петроград управляющему Государственным банком И. П. Шипову, прося подействовать через министра финансов и военного министра на начальника нашего гарнизона, чтобы он не отказывал мне в военной помощи, если она понадобится.
Это воздействовало. Недели через три является ко мне адъютант начальника гарнизона:
— Генерал спрашивает, каковы пожелания относительно военной охраны?
— Поблагодарите генерала, но теперь уже поздно! Сейчас наступило успокоение в городе, и военная помощь мне не нужна. А вот если что-нибудь опять разыграется, я попрошу людей!
Впоследствии эта помощь мне понадобилась, и она была оказана.
Трудовая интеллигенция
В разных городах, со столицами во главе, начали образовываться новые общественные организации — «трудовая интеллигенция». Смысл был ясен — освободить интеллигенцию от смешения с буржуазией в буквальном смысле. Возникали попытки сорганизоваться на этой почве и у нас.
