Повальных обысков в нашем доме больше не было, но обыски отдельных квартир происходили постоянно и всегда по ночам. На них обязан был присутствовать председатель комитета или комендант. Я от этого уклонялся, но у нас был особый любитель таких ощущений присяжный поверенный Ю. М. Соколов. Мы его сделали помощником коменданта специально для присутствования при обысках и арестах.
Позже обыски стали сопровождаться арестами. Начались томительные ночи, когда прислушиваешься к грохоту грузового автомобиля. Остановится ночью возле нас или проедет мимо, к другим несчастным жертвам?
А если остановится у нашего дома, кто на этот раз будет искупительной жертвой?
Улучшения в Москве
С 1920 года началось улучшение внешних условий жизни. Катастрофическое разрушение города заставило большевиков опомниться. Стали требовать ремонта домов, а кое-где и кое в чем ремонту начала помогать и сама власть.
Тогда-то и началось частичное возвращение небольших домов собственникам, причем часто такая уступка сопровождалась взяткой и даже указывалось наперед, сколько это должно стоить.
Понемногу восстановилось электрическое освещение, улучшился до крайности расстроенный водопровод. А то приходилось часто из какой-либо квартиры внизу таскать ведрами воду по всем этажам.
Стал действовать и телефон. Сперва советская власть его почти совсем погубила и реквизировала во всех квартирах, где их не успели спрятать, телефонные аппараты. Затем начали опять производить телефонные установки со своими аппаратами.
Тротуары, особенно асфальтовые, были в выбоинах и ямах. Их долго не ремонтировали, но принялись теперь и за них.
На Никитской площади стояли два больших дома, дотла разоренных и выгоревших во время боев при октябрьской революции. Долго зияли они отверстиями от выгоревших окон и дверей. В 1921 году один из этих домов, именно тот, которым у Никитских Ворот заканчивался Тверской бульвар (из этого дома производился обстрел белыми красных), был разобран на кирпичи. Уже позднее на его месте был поставлен памятник большевицкой иконе, переметнувшемуся к ним проф. К. А. Тимирязеву
[81].
Развращение
Говоря о московской жизни того времени, трудно забыть об искусственных мерах советской власти по развращению масс, особенно зеленой молодежи.
Так, в Москве участились лекции, затрагивающие разные злобы по половому вопросу и со всем, что с этим связано. Подобные лекции читали врачи. Я очень хочу быть беспристрастным, однако должен отметить, что следил, кто именно из врачей занимается этим развращением воображения детей: оказалось, что фамилии лекторов врачей во всех случаях были еврейские, и только еврейские. Самые лекции читались в наиболее людных аудиториях, и они заполнялись почти исключительно молодежью, так называемой — учащейся, часто от десятилетнего возраста.
Мне приходилось наблюдать возвращающуюся с подобной лекции молодежь, в большинстве еще детей. Они вслух, на улице, обсуждали, как впечатление от лекции, вопросы, касающиеся половых отношений, о которых и взрослые одного пола не всегда решались вслух говорить.
Последовал и дальнейший шаг. Заборы и столбы вдруг заполнились афишами, извещавшими о новом зрелище: будет инсценирован суд над проституткой Подзаборовой, заразившей сифилисом красноармейца Крестьянова
[82]. Судя по афишам, процесс был инсценировал по всем правилам: показание обвиняемой, потерпевшего, свидетелей, прения сторон и т. д. Экспертами были врачи — увы, из евреев, адвокаты на процессе — также евреи. Слова из песни ведь не выкинешь…
Подобные зрелища имели громадный успех у зеленой молодежи. А самый суд в разных вариациях повторялся, судя по появлявшимся об этом афишам, в течение многих месяцев.
В том же направлении, но уже с переходом от теории к практике, пошла деятельность в учебных заведениях; в них постоянно начали устраивать танцульки с продолжением в неосвещенных классах. Неудивительно, что число несовершеннолетних матерей стало увеличиваться с колоссальной быстротой, как равно и заполнение молоденькими девушками и девочками очередей для абортов. Само собою, что между детьми стали развиваться и венерические болезни.
3. Научный отдел
Тер-Оганезов
Летом 1918 года встретился я в Москве с Вартаном Тиграновичем Тер-Оганезовым.
Это не было первой нашей встречей вообще. В 1910 году, когда, живя в Тифлисе, я был редактором-издателем газеты «Кавказ», явился ко мне молодой, румяный студентик, назвавший себя Тер-Оганезовым. Говорил, что он слушатель астрономии у А. А. Иванова, и просил напечатать его популярный фельетон — о падающих звездах. Я обещал почтительному студентику фельетон его прочитать. За непригодностью напечатать его было нельзя, и Тер-Оганезов скромно ретировался
[83].
Впоследствии А. А. Иванов рассказал мне его историю.
Тер-Оганезов окончил физико-математический факультет в Петрограде и хорошо сдал экзамены. Его Иванов оставил при университете стипендиатом по кафедре астрономии. Но после этого он перестал заниматься, уклонился от представления какого-либо отчета о своих работах в качестве стипендиата, почему и был исключен из списка оставленных при университете.
Осенью 1917 года он явился к Иванову с повинной, прося восстановить его в положении оставленного при университете. Иванов снисходительно пошел ему навстречу и обещал, если Тер-Оганезов представит какую-либо работу, восстановить его в положении университетского стипендиата.
Никакой работы он не представил; но… вслед за тем произошел большевицкий переворот, и Тер-Оганезов оказался во главе всех ученых учреждений России. Точнее — он был назначен членом коллегии Научного отдела Народного комиссариата просвещения. Но возглавлял этот отдел большевик Рязанов, который, в качестве большого большевицкого барина, предпочитал жить в Петрограде и наезжал в Москву только в несколько месяцев раз и притом на самый короткий срок. Фактическое же возглавление научного отдела он предоставил Тер-Оганезову.
Этот молодой человек своей необычайной для себя карьерой был обязан, как я слышал, протекции своего товарища по Тифлисской гимназии или родственника своего, закавказского армянина Караханьянца, выступающего ныне на видных постах по дипломатическому поприщу под фамилией Карахана.
