Борис Михайлович Пышкин тогда был скромным молодым человеком, очень заботившимся о самообразовании и чрезвычайно религиозным. Главные его интересы сосредоточивались около церкви, и он с гордостью и удовольствием нес в одной из них обязанности помощника старосты.
Жил он со старушкой матерью и все время раздумывал и советовался с друзьями по вопросу о том, жениться ли ему или нет на одной муромской бойкой и интересной девице, которая, за отсутствием более видных женихов, не прочь была выйти и за банкового чиновника. Все же не решился.
Из-за принадлежности к «партии контролеров» Пышкин по службе подвергался со стороны Восленского репрессиям и лишениям. Он их мужественно сносил, лязгая лишь, по своей привычке, в трудные минуты зубами.
Вскоре после моего ухода из Мурома был назначен управляющим Екатеринославским отделением банка А. А. Петров. Он спас от преследований Восленского одного за другим и Гофмана, и Пышкина, взяв их к себе в Екатеринослав.
Когда же я управлял Ржевским отделением и у меня освободилось место секретаря, я взял на эту должность Пышкина, чтобы вознаградить его за то, что он потерпел в свое время из‐за симпатий ко мне.
К этому времени он уже женился и заявил мне:
— Жена мне попалась хорошая!
Секретарь из него вышел посредственный. Когда же начался большевизм и в банк был назначен комиссар, Б. М. Пышкин стал малодушествовать…
Иван Федорович Емельянов — молодой человек из местных крестьян. Происхождения, как тогда бывало, не стыдился и к родителям относился хорошо. Он также заботился о самообразовании, но любил этим похвалиться, почему часто бывал смешным, особенно в обществе.
— Иван Федорович, не хотите ли чаю?
— Если для вас не составит затруднения привести в физическое действие ваши мышцы, то пожалуйста!
Когда придет в дом:
— Как ваше физическое и душевное самочувствие?
Любил со мною гулять и делился истинами:
— Каменные дома лучше деревянных!
— Летом тепло, а потому лучше, чем зимою!
Слышал он, что за ужинами говорят тосты, но не разобрался, в чем собственно дело, а захотел щегольнуть. Под новый год у нас за большим ужином потребовал слова:
— Марья Николаевна — украшение наших мест!
И сел, не обращаясь к стакану.
Все недоумевающе переглядываются. Но он снова встал:
— Всеволод Викторович — ореол здешнего общества!
Опять садится.
Емельянов надумал с моей помощью сделать карьеру, а для этого решил поддерживать близкие отношения. Время от времени мы получали от него телеграмму: «Приеду в такой-то день».
Приезжал и жил день или два, хотя мы его вовсе не приглашали. Так длилось года три, и наскучил он нам изрядно.
После моего назначения управляющим он снова приехал в Ржев. Очевидно, напрашивался на службу ко мне, но своей надоедливой тактикой добился как раз обратного.
Чтобы убить время с ним, решил предложить ему погулять:
— Не хотите ли, Иван Федорович…
Прерывает:
— Перейти к вам в банк?
— Нет, пойти погулять!
После этого он перестал приезжать, понял.
Скорпион
Это был банковый чиновник, но уже в отставке. Имел небольшой домик и получал пенсию.
Ко мне попал, напросившись на посещение, в качестве любителя астрономии. Из беседы выяснилось, что астрономия лишь предлог, о котором он имеет слишком смутное понятие. Его интересовала не астрономия, а провинциальные обличения и пересуды.
Почва для общения была неблагодарная, и он понемногу перестал бывать.
Ядовитый это был человек — забыл уж его фамилию
[3]. Я прозвал его поэтому Скорпионом. К своим врагам бывал прямо безжалостен, а врагов в глухой провинции было сколько угодно.
Стал Скорпион издавать, одну за другой, книжонки своих сатирически-обличительных стихотворений
[4]. Стихом он владел, хотя техника была и слабовата. Но недостаток таланта и техники возмещались великой злобой.
Его книжки едва ли окупались материально, но успех скандала имели несомненный, и Скорпион торжествовал. Обрисовываемых он не называл по фамилиям, но высмеивал их с такими деталями, что догадаться о жертвах — труда не составляло.
У одного из муромских богатеев покончила с собой дочь, девушка. Скряга отец был не без вины в этой смерти благодаря домашнему режиму.
Скорпион на него и насел. Чего он только не нагородил, воспевая в целой поэме эту трагическую историю! Вдребезги разбичевал отца. Описывал фантастические сцены, как гроб дочери, без погребения, носится по воздуху и не дает своими разоблачениями покоя скряге отцу.
Весь Муром занимался этой поэмой, и богатей не мог носа высунуть, чтобы не встретить на лицах усмешек. Он не знал, что делать. Сначала стал скупать книжки, но Скорпион этому только радовался, обещая тотчас же выпустить второе издание.
В ТВЕРИ КОПТЕНИЕ
Когда б ни я, — коптел бы ты в Твери!
[5]
А. С. Грибоедов
1. Служебные воспоминания
Тверь
Тверь произвела хорошее впечатление, особенно — после Мурома. Город, тогда около восьмидесяти тысяч населения. Почти одну треть составляло население громадной мануфактурной фабрики, известной Морозовской мануфактуры
[6].
Это богатое предприятие играло большую роль в городе. Там было и много интеллигенции — инженеров и их семейств, много относительно богатых людей, например, специалистов-англичан, оплачивавшихся особенно хорошо. Немалое значение имела и сплоченная масса рабочих — около 15–20 тысяч человек. Мануфактура как бы являлась особым городом, с большим числом крупных фабричных корпусов, своим театром и пр.; между прочим, в ту пору она имела даже свою любительскую астрономическую обсерваторию. Ее семидюймовый рефрактор был подарен затем Московскому обществу любителей астрономии и долгое время находился для научной работы в Кучинском отделении созданной мною в Москве Главной астрофизической обсерватории.
