Помню одно из таких совещаний, происходившее в моем служебном кабинете. Страстные разговоры зашли так далеко, что Лебедев-Полянский вдруг свалился со стула в обмороке. Его привели в чувство, и Лебедев-Полянский патетически воскликнул:
— Заседание продолжается!
— Нет, — возразил я. — Заниматься в такой обстановке невозможно! Закрываю наше заседание.
После бесконечных споров и пререканий в Наркомпросе пришли к компромиссному решению: каждый отдел ведет свою издательскую политику самостоятельно, но общим для всех техническим аппаратом является Литературно-издательский отдел. Поэтому все принятые разными отделами оригиналы сдаются ему для напечатания.
При таких условиях со второй половины 1919 года фактическое заведование всем издательством научно-учебной и научной литературы в стране перешло ко мне. Я был доволен тем, что среди беспросветной бестолочи, которую развел в научном отделе Тер-Оганезов, явилось настоящее, серьезное дело. Практика была такова:
По данной науке подбирался авторитетный специалист и с его помощью составлялся список членов комиссии по этой дисциплине. Я налаживал начало деятельности каждой такой комиссии, а затем она уже самостоятельно вырабатывала для издания список учебников по высшей школе, а также чисто научных трудов. В большинстве случаев намечались труды оригинальные, но отчасти и переводные.
Затем я приходил с авторами или редакторами переводов к соглашению об условиях вознаграждения, причем, как правило, старался дать ученым высшую из допустимых ставок гонорара. При бедственном положении тогда ученых и при малых гонорарных ставках иначе я не считал возможным и поступать. Но самый договор подписывался обыкновенно Тер-Оганезовым, и своим правом в этом случае он дорожил.
На данном пункте мы с ним совершенно не сходились. Он старался, что можно, урвать из гонорара ученым авторам. И это вовсе не вызывалось необходимостью, так как ассигнованных на издательство денег мы все же до конца израсходовать не могли, но вытекало из личных торгашеских свойств Тер-Оганезова.
Наконец раздоры с Тер-Оганезовым мне так надоели, что я заявил о выходе в отставку. Уйти, однако, мне не пришлось. Как раз к этому времени начальство Наркомпроса убедилось в полном несоответствии должности Тер-Оганезова. Он был заменен проф. Николаем Дмитриевичем Артемьевым
[93], а Тер-Оганезову была отведена при нем второстепенная, лишь подчиненная роль. Н. Д. Артемьев просил меня остаться, и не было причины ему отказать.
Об Артемьеве я еще буду говорить. В деловом же отношении, если личные его интересы не затрагивались, с Артемьевым работать было легко. Поэтому при нем моя деятельность по издательству протекала гладко. Иногда он морщился из‐за количества намечаемых к изданию книг, но со мною не спорил, и не было и намека на торгашество, из‐за которого не клеилось дело с Тер-Оганезовым.
При таких условиях мне посчастливилось наладить издание 150–200 книг. Этим, во-первых, была оказана очень существенная материальная помощь многим голодавшим ученым — дело происходило в конце ужасного голодного 1919 года и в начале следующего. Во-вторых, подавляющее большинство книг, по которым составлены были договоры, действительно увидело свет, хотя и с некоторым опозданием, уже в период деятельности Государственного издательства. Будучи в изгнании, я точных данных об этой литературе, конечно, не имею.
Из числа все же не изданных книг, по которым был заключен договор, мне особенно жаль трудов нашего известного путешественника Миклухи-Маклая. Комиссия географов утверждала, что единственный, кто может разобраться в журналах Миклухи-Маклая и их издать, — это маститый профессор Московского университета Д. Н. Анучин. К нему я и обратился. Мы заключили договор на издание в двух томах трудов путешественника, а заодно в трех, кажется, томах и собрания собственных трудов Д. Н. Анучина. Последний получил, к своему большому удовольствию, крупную сумму вперед, — 25 процентов причитающегося за пять томов авторского гонорара.
Скептики тогда же говорили, что из этого ничего не выйдет и что Д. Н., взявшись за дело, по своему старческому состоянию его не выполнит. Так оно, насколько мне известно, и случилось
[94]. Ныне Д. Н. Анучин уже умер.
Н. Д. Артемьев
Судьба Тер-Оганезова оказалась переменчивой. После неудачного управления Научным отделом от него в Наркомпросе повсюду старались отделаться и, во всяком случае, не давали ответственных должностей. Однако, благодаря протекции Карахана, он время от времени опять выплывал наверх. Так, однажды Карахан устроил ему дипломатическую командировку в Ригу, где завершались мирные переговоры с Польшей
[95], хотя к дипломатическим делам Тер-Оганезов никакого отношения не имел. Некоторое время он еще числился заместителем Артемьева по управлению Научным отделом, хотя и не играл здесь более роли, а затем состоял ряд лет членом Государственного ученого совета, упрощенно — ГУСа
[96]. Много лет спустя в эмиграции я узнал, что он является редактором научно-популярного журнала «Мироведение»
[97]. Не знаю, все ли его обязанности этой ролью и завершались.
Совсем другим человеком был Н. Д. Артемьев. На меня он производил впечатление прежде всего эпикурейца. Ради сохранения за собой земных благ изменил рядам профессуры — он был профессором минералогии в Казани
[98]. Был ли он членом большевицкой партии, точно не знаю, но скорее, что был. Во всяком случае, он пользовался всеми привилегиями «партийца»; однако его большевизм был чисто налетным. Всегда на первом месте были его личные интересы.
Работать поэтому с ним в Научном отделе было легко. Он соглашался со всем, если только это по своим последствиям не могло отразиться на его личных интересах. Хорошо шла и моя работа с научным издательством. Чтобы задобрить Артемьева, я заключил несколько авторских договоров и лично с ним. Он получил соответственные авансы, а увидели ли его книги свет, я точно не знаю
[99].
