В музее довольно хорошо, по сравнению с другими учреждениями, было поставлено дело подкармливания служащих. Несколько раз на общий наш счет мы приобретали вагоны муки, а также сахар, селедки, картошку и иные продукты, а иногда и мануфактуру. Получишь, бывало, несколько пудов муки и тащишь их общими силами с сыном на салазках по улице. По дороге вымазываемся в муке точно мельники, но все же счастливы: на месяц-другой — хлеб будет.
Противно было только то, что здесь, как и во всем, где дело шло о материальных выгодах, засилье брали низшие служащие, которые действовали нахрапом, в первую очередь удовлетворяя себя и своих, а затем остатки предоставляя нам. По той же причине приходилось отказываться от питания в столовой музея, хотя там кормили сытно и дешево: очень уж отталкивала какая-то волчья тактика низшего персонала.
Стало замечаться во время большевизма, что немало книг исчезает из библиотеки. Это не было, быть может, и удивительно, потому что стоял книжный голод, и буквально каждую книгу можно было с выгодой продать.
Кто ворует книги? Естественно, хотя, быть может, и несправедливо, подозрение падало на низших служащих.
В библиотеке издавна существовала традиция, по которой служащие имели право брать книги на дом для чтения, причем ограничивались их собственной регистрацией, на совесть. Теперь пришлось завести контроль.
Желающие взять книгу приносили ее для регистрации и получали пропуска. В них указывалось, сколько книг выносит данный служащий. Все это было правильно, но неудобным выходило то, что контроль за старшими служащими был передан низшим служащим. Иногда это производилось в грубой, оскорбительной форме.
К сожалению, провинился в незаконном уносе книг именно один из интеллигентных служащих… Низшие служащие шумно выражали свое торжество:
— А подозревали-то нас…
Виновный был на несколько месяцев исключен из состава служащих.
6. Главная астрофизическая обсерватория
Возникновение
Выйдя из состава Научного отдела, я не порвал с ним связей, и долгое еще время на меня там смотрели, как на своего. Привлекали на совещания, просили заключения по разным научным вопросам, и этот последний труд даже оплачивали.
К этому времени, в конце 1919 года, я задумал создать большую астрофизическую обсерваторию. По моему плану, она должна была иметь равное научное значение с Главной астрономической обсерваторией в Пулкове и с Главной физической, — занимая промежуточное между ними положение.
Официальная история этого учреждения описана мною во вводной статье первого тома Трудов Главной Российской астрофизической обсерватории (Москва, 1922)
[124] и в статье проф. В. Г. Фесенкова «Государственный астрофизический институт. 1921–1926 гг.» (Москва, 1926)
[125] — и то и другое, изданных Государственным издательством. Повторяться не стану, но упомяну о тех деталях этого научного начинания, о которых неудобно было печатать в большевицкое время в книгах Госиздата.
Разработав в своих мыслях проект и составив по этому поводу записку, я был в затруднении относительно тактики. Большевицкая власть любила размахнуться широко, если это делало ей в глазах мира рекламу; следовательно, предзнаменования дурными не были. Начинать приходилось с Научного отдела, во главе которого стоял проф. Д. Н. Артемьев, поддерживавший со мной хорошие служебные отношения. Но дело как раз касалось астрономии, а официальным большевицким авторитетом по этой науке считался Тер-Оганезов, с которым деловые отношения у меня были неважные; действовать через него — значило бы погубить любое дело, в том числе и задуманное мною.
Решил заинтересовать их обоих.
Прихожу к Тер-Оганезову. Он отнесся кисло:
— В этом я не вижу никакой необходимости. Ведь астрофизикой занимаются в Пулковской обсерватории.
Его убеждать — в мои планы не входило. Достаточным, казалось, установить факт, что Тер-Оганезов в данном деле обойден не был.
Затем я подал свою записку, в феврале 1920 года, Артемьеву
[126]. Я указывал, что проектированная мною большая астрофизическая обсерватория должна бы находиться на юге России, причем, однако, кроме центрального института, следовало бы иметь еще цепь филиалов, расположенных на одной, приблизительно, зоне широт. Если центральный институт будет в Одессе, то цепь филиалов поместится: на горах Кавказа, в Ташкенте, в районах Иркутска и Владивостока. Если снабдить филиалы одинаковыми инструментами и дать им одинаковые задачи, то может быть достигнута непрерывность наблюдений, нигде, кроме России, в пределах одной страны не достижимая: если начать что-либо наблюдать вечером в районе Владивостока, а кончить перед рассветом в Одессе, то получится почти непрерывное суточное наблюдение небесного явления.
Д. Н. Артемьев отнесся к моему начинанию сочувственно и более того — поручил мне руководить первыми шагами под флагом Научного отдела, а не по частной инициативе. Конечно, я его осведомил о сопротивлении Тер-Оганезова, но он только посмеялся.
Так я и сделал. В марте 1920 года от имени Научного отдела и за подписями Артемьева и моей был разослан анкетный циркуляр группе русских астрономов, причастных к астрофизике, в котором сообщалось о новом начинании и приводился, в качестве основы, мой проект работ, могущих быть предложенными новому учреждению
[127]. Запрашиваемые специалисты приглашались представить свои обстоятельные соображения по вопросу о создании центральной астрофизической обсерватории, предложить, если имеют, свой план ее работ, указать характер инструментального оборудования, которое, по их мнению, наилучшим бы образом обеспечивало продуктивность работ обсерватории, и высказать всякие иные мысли, которые было бы найдено желательным сообщить по данному делу.
