Разумеется, такая единодушная поддержка создавалась по моей инициативе и принимались мною же подготовленные резолюции; но все это представлялось необходимым для создания соответственного впечатления в правительственных советских кругах.
Но с выступлением приходилось ждать ввиду неблагоприятных политических событий: нажимания из Крыма барона Врангеля и вспыхнувшей Русско-польской войны. Эти события так поглощали внимание власти, что ей было не до научных начинаний.
Снова в Государственном ученом совете
К весне 1921 года политическая обстановка изменилась благоприятно для большевиков: война с Польшей окончилась, а белая армия эвакуировалась из Крыма.
Теперь можно было снова начинать дело об обсерватории — уже в несколько иной обстановке: вместо Научного отдела и затем Академического сектора была создана Главнаука
[134], с Покровским во главе. Заведовал же делами Главнауки проф. И. И. Гливенко, один из старых бюрократов, ныне примазавшихся к советской власти; при старой власти он был вице-директором в департаменте Министерства народного просвещения.
Состав лиц, которые могли бы поддержать начинание в ГУСе, увеличился включенным в наш временный комитет А. К. Тимирязевым. Одним из благоприятных фактов было и то, что как раз Тер-Оганезов отсутствовал из Москвы, так как пристроился, по протекции Карахана, в Риге к комиссии, ведшей мирные переговоры с Польшей.
Я составил весьма обстоятельный доклад народному комиссару просвещения по вопросу о своевременности приступить к организации обсерватории. Гливенко, не избалованный советскими канцелярскими деятелями, высказывал свое удивление по поводу обстоятельно и основательно составленного доклада; он не догадывался, что автор последнего также прошел недурную бюрократическую выучку…
В этом докладе предлагалось: 1) учредить Главную астрофизическую обсерваторию в России, с включением ее в ведение Наркомпроса; 2) место устройства названной обсерватории установить по производстве специального обследования в преднамеченных районах южной России; 3) осуществление устройства Главной астрофизической обсерватории возложить на особое астрофизическое совещание и организационный комитет, состав которых должен быть первоначально утвержден Наркомпросом. Далее приводилось в подробностях, каковы должны быть обязанности как астрофизического совещания, так и организационного комитета.
Дело это было заслушано в заседании Государственного ученого совета 25 марта 1921 года.
Когда мы с Блажко и Михайловым опять пришли в приемную, то первое, что я услышал, был голос возражавшего в закрытом заседании Тер-Оганезова. Вот тебе и раз… Вызываю через сторожа из кабинета Костицына:
— Что же это? Тер-Оганезов здесь?
— Представьте, Всеволод Викторович, как не повезло! Только на два дня он приехал из Риги и попал на заседание.
В этот момент открылась дверь кабинета, и в нее высунулась голова Тер-Оганезова. Он полюбопытствовал, кто это вызвал Костицына… Увидев нас, ухмыльнулся и скользнул обратно. Очевидно, ему дали знать в Ригу о предстоящем деле, и он прикатил.
— Ну что же! Будем бороться.
Идет обсуждение нашего дела в закрытом заседании, но через дверь почти все слышно. Тер-Оганезов ведет яростную атаку, ему возражают Костицын и Тимирязев. Впечатление таково, что они его забивают. Слышу заявление Тер-Оганезова о том, что, мол, организационный комитет берет на себя подготовку молодых специалистов, а справиться с этой задачей он не имеет возможности. Ему довольно резким тоном отвечает Тимирязев:
— В докладе совершенно определенно высказано, что подготовка молодых специалистов должна производиться через соответственные научные учреждения. К чему же делать такие неосновательные возражения…
Вопрос, очевидно, принимает благоприятное решение. Меня вызывают в кабинет.
— Государственный ученый совет, — обращается ко мне Покровский, — не возражает против учреждения астрофизической обсерватории. Действительно, нужна хоть одна хорошая обсерватория на юге. Но дело вот в чем: состояние советских денежных средств не позволит крупных денежных ассигнований ни в текущем 1921‐м, ни в 1922‐м и 1923‐м, а вероятно, и в 1924 годах. Есть ли возможность и основание при таких условиях начинать дело?
Эге, на такую удочку я не попадусь. Надо только начать, а о средствах разговоры впереди…
— Михаил Николаевич, Пулковская обсерватория, при совершенно нормальных условиях, потребовала три года предварительных работ. Теперь же условия настолько ненормальны, что на подготовительную работу понадобится лет пять. Поэтому крупных ассигнований не потребуется не только в названные вами годы, но возможно даже и в 1925 году. Мы будем пока, обходясь сравнительно скромными средствами, подыскивать и обследовать место для обсерватории и ее отделений, а также готовить через посредство других, уже существующих научных учреждений, — я эту фразу резко подчеркиваю, — молодых своих сотрудников.
Вижу, что при моих словах кое-кто из членов переглядывается, и взоры устремляются на протестовавшего Тер-Оганезова.
— Ну, если так, — говорит Покровский, — Государственный ученый совет постановляет учредить Главную астрофизическую обсерваторию. Вартан Тигранович, вы что же, остаетесь при особом мнении?
Тер-Оганезов покраснел и замялся:
— Знаете, мне как астроному как-то неловко подавать особое мнение против астрономического учреждения… Нет уж, присоединяюсь и я.
ГУС постановляет на первый год ассигновать 50 миллионов рублей. На самом деле мне в этот год удалось вырвать 212 с половиной миллионов…
Затем в заседании ГУСа 1 апреля было утверждено положение об обсерватории.
Организация
Дело выиграно, можно приступать к деятельности. Личный состав административных органов также утвержден Наркомпросом, в состав организационного комитета вошли те же лица, что и в состав временного комитета.
Первым шагом было найти управляющего делами. У нас в доме жил военный инженер Михаил Николаевич Канищев, служивший в ЦУПВОСО (Центральное управление военных сообщений). Встречаю я его:
— Не можете ли, Михаил Николаевич, порекомендовать мне кого-либо на должность управляющего делами Главной астрофизической обсерватории?
— А что это за обсерватория?
Рассказал я ему, как и что.
На другой день приходит:
— Знаете, Всеволод Викторович, возьмите меня управляющим! Мне так надоело заниматься той ерундой, с которой приходится возиться на службе, что я рад буду настоящему серьезному делу.
