Эта схема была изображена на большом листе, и я распорядился ее размножить в шести экземплярах. Копии эти я разослал для сведения большевицким грандам: Ленину, «всероссийскому старосте» Калинину, Луначарскому, Покровскому, в Рабоче-крестьянскую инспекцию… Мой шаг имел некоторый успех: на схему обратили внимание и, за исключением из нее неприятных замечаний (вроде «бумаги потерялись в Наркомпросе»), ее перепечатали в советской «Правде» для назидания советской бюрократии
[141].
В личный состав, по подбору коего Фесенкову была предоставлена свобода, вошли: проф. С. Д. Черный, проф. М. Ф. Субботин, В. А. Курапов и М. В. Кирсанов — в качестве астрономов; метеорологами были В. Ф. Бончковский, О. Д. Бончковская и тот же Кирсанов. С собою были взяты два четырехдюймовых рефрактора, универсальный инструмент, два хронометра, фотометр, актинометр Михельсона, поляриметр Корню, счетчик ионов Эберта и ряд других метеорологических инструментов.
Экспедиция выехала в нашем вагоне в конце октября. Фесенкову была предоставлена свобода в выборе места, причем я особенно указывал ему на Цебельду
[142]. Однако Фесенков, который, при своих несомненных научных и личных качествах, храбростью не отличался, пошел по линии наименьшего сопротивления: приехал в Кисловодск. Я был этим недоволен, но Фесенков оправдывался развитым в ту пору на Кавказе революционным и контрреволюционным бандитизмом, вследствие которого жизни участников экспедиции угрожала опасность при работах вдали от центров… Некоторая доля истины в этом, конечно, была, и даже на границах Кисловодска уже было опасно; но, во всяком случае, цель отправки экспедиции — подыскание лучшего места — оправдана не была.
После двухнедельного путешествия экспедиция устроилась на Крестовой горе, в Кисловодске, в уцелевшем там доме. Она произвела довольно ценные работы, свидетельствующие о прекрасных условиях, по крайней мере зимой, для наблюдения в этом районе. Подробнее об экспедиции сказано в книге Фесенкова «Государственный астрофизический институт 1921–1926». Но работа была прервана в конце декабря, так как, с переходом к Новой экономической политике (Нэпу), отбирали вагон у нас, а это ставило экспедицию в положение обыкновенных путешественников, то есть в совершенно невозможное положение.
Я предполагал труды экспедиции отпечатать особым томом, и подготовительные меры в этом смысле были приняты. Но после моей высылки из России В. Г. почему-то раздумал сделать это
[143].
Одесские экспедиции
Хуже вышло с одесскими экспедициями. Летом 1921 года приехал в Москву проф. Александр Яковлевич Орлов, директор Одесской астрономической обсерватории, и предложил лично организовать все необходимое в Одессе для двух преднамеченных экспедиций.
Одна из них, под водительством А. Я. Орлова, должна была отправиться в расположенное в 60 верстах от Одессы имение Курисово-Покровское, принадлежавшее херсонскому предводителю дворянства Ивану Ираклиевичу Курису и жене его Любови Ивановне. Это имение было, конечно, захвачено в свои руки большевицкой властью. Но, на основании собранных предварительно сведений, я надумал его отобрать для устройства в нем центральной обсерватории.
Вторая экспедиция, возглавлять которую я просил А. Р. Орбинского, должна была произвести исследования на самом побережье, близ Одессы, в районе Сухого Лимана.
Орлов гарантировал, что состав экспедиций он сформирует из местных сил, которые в Одессе многочисленны, снабдит их инструментами и всем вообще необходимым. Мы выдали на оборудование экспедиций и на их содержание в течение двух месяцев крупную сумму. Орлов просил денег на работы экспедиций до их окончания, но я поостерегся и сказал, что лично приеду и привезу необходимые деньги.
А. Я. Орлов уехал — и настало гробовое молчание. Никаких ответов на запросы, ничего не было известно.
При таких условиях, снарядивши Кавказскую экспедицию, я сам поехал в декабре в Одессу, захватив с собой достаточные средства, чтобы финансировать экспедиции, если это окажется необходимым.
Оказалось, что Орлов нас бессовестно обманул и ничего не сделал. Правда, он зачислил ряд астрономов, с собою во главе, на постоянное содержание за участие в экспедиции, и этим ограничился. Впрочем, он заявил о поездке своей в Курисово-Покровское, но результаты экспедиции уклонился показать. От Орбинского же и от других я знал, что он просто ездил в Курисово-Покровское, безо всяких инструментов, чтобы накупить продовольственных запасов для своей семьи. Поездка была совершена на наш счет, но никаких наблюдений производимо не было.
В свою очередь и Орбинский съездил на несколько часов посмотреть на Сухой Лиман, и это было все.
Я попросил тогда созвать совещание астрономов, участников экспедиций, и официально попросил дать мне отчет о ходе работ экспедиций. Так как ни от кого ответа я получить не мог, то именем комитета Астрофизической обсерватории объявил деятельность обеих экспедиций прекращенной.
Орлов моим шагом остался очень недоволен и послал на меня жалобу в комитет обсерватории. Он писал, что «одесские астрономы всегда доводят до конца то, за что они берутся», и обещал доставить отчеты о работах экспедиций. Конечно, комитет вполне со мною согласился, а Орлов никаких отчетов не мог представить и до сих пор.
