Мне доставило удовольствие получение из Москвы составленной Фесенковым истории Астрофизического института, причем я удивился храбрости В. Г. Фесенкова, который не побоялся напечатать эту историю так, как она происходила, то есть не замолчать моей роли. Теперь, 18 апреля, В. А. Костицын пишет мне: «Выпуск с историей Института повлек, было, за собой неприятности для Василия Григорьевича (равно как и официальная в былое время переписка с вами). К счастью, в то время был в Главнауке разумный человек — Ф. Н. Петров, который это дело потушил».
Письмо В. А. Костицына. 10 апреля 1931: «Из России ничего утешительного. Фесенков снят с директорского места в Астрофизическом институте и заменен известным вам С. В. Орловым. Причина — беспристрастное отношение к контрреволюционным астрономам (читайте: Вы и я). Орлова я считаю очень слабым директором. Человек он был приличный, но после ряда неожиданных поворотов хотел бы я знать, что значит в Москве „приличный человек“. Руководить научной работой института он не может. Он нервен, капризен и часто ссорится с сотрудниками безо всякой причины; еще хуже бывает, если причина ссоры — задетое самолюбие. А Фесенков был очень хорош: он буквально жил интересами Института.
О себе ничего нового не могу сказать. Имущество мое (в Москве) конфисковано, а сам я, оказывается, вне закона, хотя, находясь за границей, я всячески избегал политики и занимался исключительно научной работой…»
[154]
В письме, полученном мною 24 октября 1931 года, В. А. Костицын сообщает, что Астрофизический институт закрыт, а имущество его передано астрономической обсерватории, бывшей университетской.
В институте в последнее время ученым секретарем была Н. М. Штауде. Журнал «Мироведение», в настоящее время издаваемый под ответственной редакцией непримиримого врага Астрофизического института В. Т. Тер-Оганезова, напечатал в № 3–4 журнала за 1931 год следующее письмо в редакцию: «Будучи сама религиозным человеком, я не могу принимать участие ни прямо, ни косвенно в антирелигиозной пропаганде. Поэтому прошу меня не считать в числе сотрудников журнала „Мироведение“ и не печатать тех моих статей и заметок, которые могли оказаться в портфеле редакции. Н. Штауде».
По этому поводу в статье «От редакции» Тер-Оганезов пишет: «Редакция не может не остановить внимания читателей на исключительном и странном содержании этого письма, которое идет вразрез со всеми установками и тенденциями подавляющего большинства советских научных работников и в частности астрономов. Говорить о нежелании иметь какие бы то ни было отношения к органам, занимающимся антирелигиозной пропагандой, это значит ставить себя вне рядов организованных советских работников. Можно по человечеству еще как-нибудь понять глубоко клерикальные чувства Штауде, но совершенно непонятны те выводы, которые она из этого делает. Советская власть никого не принуждает насильственно становиться в ряды антирелигиозников, но она дает возможность всякому, независимо от его учреждения, вести эту работу, которая на него возложена, если эта работа выполняется добросовестно и со знанием дела. Гр. Штауде, не будучи в рядах безбожников, будучи религиозной, в то же время ставит дикое для наших условий требование, чтобы те учреждения, в которых она работает, также не были в рядах учреждений, ставящих перед собой антирелигиозные цели (замечательная передержка Тер-Оганезова!). Это по меньшей мере дико. Для всякого понятно, что это требование является требованием нелепым, и можно только удивляться, в каких учреждениях в данный момент работает гр. Штауде, которые ей гарантируют целиком и полностью возможность существовать не только вне какой-нибудь антирелигиозной работы, но даже какого-либо соприкосновения с таковой. Редакция очень бы желала знать, как именуются эти учреждения?»
Дикий, но характерный донос на Астрофизическую обсерваторию.
7. Туркестанский университет
Первые шаги
В начале 1918 года мой друг проф. Л. С. Берг убеждал меня:
— Образовалась организационная комиссия по устройству университета в Ташкенте. Я вошел в нее, входите и вы! Поедете в Ташкент профессором астрономии…
Действительно, по инициативе, проявленной интеллигентными кругами в Ташкенте, там была образована из местных деятелей четырехчленная комиссия, которой было поручено отправиться в центр и заняться осуществлением университета в Ташкенте. В состав этой местной комиссии вошли: И. Г. Александров, А. А. Семенов, инженер Белов и еще кто-то четвертый, фамилии которого сейчас не помню
[155], но который в деле организации участия, в сущности, не принимал. По приезде в центр эта комиссия пополнилась бывшими культурными туркестанскими деятелями, в первую очередь Л. С. Бергом, который принимал затем весьма деятельное участие в осуществлении этого проекта, участвуя, между прочим, в роли профессора физико-математического факультета.
После десятилетнего пребывания в Ташкенте Туркестан навсегда приковал к себе мои мысли и воспоминания. Бесконечное число раз видел я во сне и Ташкент, и обсерваторию. Много раз я сожалел, что расстался с этим благодатным краем, который в молодые годы казался менее заманчивым, чем центр. Предложение вернуться туда было для меня вполне заманчивым, если б не малярия, которой мы так болели. Жена была страшно ею напугана:
— Ни за что не поедем туда! Мы, малярики, все там погибнем.
