Жуткая усталость отвечает «Мне плевать», и я возвращаюсь на свою двухместную постель, в которую сейчас не помешало бы добавить какую-нибудь симпатичную и абсолютно голую девицу для антуража. Завтра тяжелый день. Почему-то мне кажется, что он будет именно таким.
Среда
День в офисе проходит тошнотворно. Начиная со вчерашнего вечера, я ненавижу всех, кто меня окружает. Стас привел ко мне двоих претендентов на позицию Васильева, и одного парня я был готов взять за одно лишь то, что он хотя бы был в курсе, какую работу ему предстоит выполнять. Другой – пришедший до него, – вообще пришел с нулевым опытом из института со специальности «Менеджмент», да еще и с сертификатом школы бизнеса, и я едва удержался от того, чтобы сообщить ему, что лучшей вакансией для него будет «Кассир в МакДоналдс», и так будет до тех пор, пока он не поймет, что научили его в институте только набирать текст в «ворде» и скачивать курсовые из интернета, и не начнет приобретать реальный опыт. Но я всегда предельно вежлив, и вместо этого я сообщил Стасу, что он забыл указать – кандидатов без опыта мы не рассматриваем. И еще – пора дать втык кадровикам, пропускающим этот ученый сброд в мой офис.
Вечером мы с Алиной идем-таки в кино. Ее распирало от желания сходить на модный фильмец «Пятьдесят откровений куртизанки», ведь она уже прочитала то ли три, то ли пять книг для домохозяек, по которым сняли этот убойный киношедевр. Разумеется, фильм оказывается полнейшим убожеством, игра актеров оставляет желать лучшего, а реплики, кажется, писал озабоченный ПТУшник-слесарь, пересмотревший «Связи» и «Унесенных ветром». Но самое удивительное в этом всем даже не то, что зал практически полон. Самое удивительное – все вышеперечисленные недостатки я смог рассмотреть уже на пятой минуте фильма. На пятой минуте! Что делать в такой ситуации? Улыбаемся и машем.
Когда-то я ходил в кино, чтобы посмотреть новые фильмы. Но то ли нынешний прокат скатился в серийное дерьмо, то ли во мне что-то поменялось, и теперь я просто дремлю, иногда улыбаюсь спутнице, жму в ответ ее тонкую ручку и изредка таращусь в мобильник. В действительности, я с гораздо большим удовольствием посмотрю кино дома, на широкоэкранной плазме и без воняющих дешевым парфюмом соседей-гопников, причем это будет приличный фильм, а не слабоумная комедия с рекламой дешевого российского бухла и не очередной «загадочный триллер», суть которого ясна уже с десятой минуты просмотра. Более того, дома я в любой момент, передумав смотреть, могу поставить на паузу и жахнуть свою девушку или просто сходить пописать, после чего снять с паузы и смотреть дальше. Здесь же я сижу в окружени неудачников и старых дев только лишь потому, что Алина прется по таинству кинозала и считает, что поход в кино – это достойный способ поддерживать киноиндустрию, ведь авторам фильма нужно получать деньги, иначе кино загнется. Она так и сказала тут недавно. Я постарался сдержать смех и ответить что-то вразумительное, но и ежу понятно – киноиндустрия уже загнулась к чертям собачьим. Причем довольно давно. Подавляющая часть коммерческого продакшна – просто жалкий мусор и обсасывание уже давно переиначенных по-всякому идей. Американские комедии, раньше радовавшие циничностью и безбашенностью, стали, как под копирку, бессмысленными подборками юмора типа «скажи «жопа» или «сиськи», и зритель твой», а русское кино так и не смогло выйти даже не уровень своих же двух-трех более-менее достойных образцов. Связано это с тем, что в этой стране у тех, кто имеет деньги, отсутствует талант, а у тех, кто действительно талантлив, никогда не будет денег. Мы – нация прагматичных скотов, несмотря на нашу «задушевность» и «единство в беде». Все это единство – показуха, смазанная спиртовыми растворами разной крепости и ароматизации, не более того. Для нас благополучие – это хлеб, золото, нефть, меха. Духовность этой нации – на уровне единства для продолжения рода, животной системы, в которой мнение свободной личности – всего лишь галочка в анкете обвиняемого в растлении духовности. Мы никогда не будем ценить творческий потенциал, потому что, кроме единиц классиков и отдельных – и то, в большинстве своем, гнилых и продажных, – творцов прошлого века, у нас нет никого, кого мы уважали бы и могли поставить на одну планку с Ноланом, фон Триером, Скорсезе. Мы нынешние – просто не знаем, что такое гордиться своими творцами, потому что нас в этом мире представляют те, кто сели на подсос к большим бабкам и назвали себя истинными профессионалами и – что более важно, – творцами.
В зале загорается свет, и я на секунду или две теряю ориентацию в пространстве. Меня выбрасывает из задумчивости, и я вижу улыбку Алины, слышу ее «Шикарная концовка» и отвечаю «Рад, что тебе понравилось», и мы уходим из зала, и я едва сдерживаюсь от того, чтобы добавить «Шикарная концовка – это когда на сиськи и на лицо одновременно».
Но, надо отметить, этим вечером до шикарной концовки тоже доходит. В том смысле, что сегодня Алина повеселее, болтовни за ужином в ресторане больше, да и желания секса у нее заметно прибавилось. Вот только для меня этот секс проходит безвкусно и уныло, хотя я и стараюсь включиться и имитирую страсть и похоть.
Что-то в этой среде не так, думаю я, попивая ледяное шампанское и глядя на район с высоты двадцатого этажа, где располагается однокомнатная квартира Алины. Таунхаусы, запрятанные в колодце из высоток, вызывают у меня истерическую улыбку, и я, допив «шампунь», оставляю бокал на столе и ухожу спать.
Что-то в этой среде не так.
Четверг
Это утро выдалось напряженным с самого моего пробуждения. Алина сильно торопилась куда-то – я, кстати, так и не понял – куда, но тенденцию поддержал, – и сочла своим долгом каждые пять минут действовать мне на нервы соответствующим напоминанием.
Чтобы выглядеть не особо раздраженным и заодно защитить глаза от слишком яркого солнца, я нацепил солнцезащитные очки. Благодаря этому однообразный мир питерских дорог стал еще более печальным. Я подъезжаю к парковке около офиса, чтобы занять свое законное место и выдвинуться на новые трудовые подвиги, но въезд на паркинг мне перекрывает бомж в огромной потрепанной куртке и бесформенной дырявой зимней шапке-ушанке. Завидев меня и отреагировав на сигнал дальним светом, он начинает махать руками, а потом подходит к водительской двери и что-то бормочет, показывая наверх. Зимние перчатки на его руках настолько изношены, что клочья от них при взмахах болтаются в стороны, но мне даже кажется, что это скорее клочья гниющей плоти пальцев бомжа, и от этого его жесты кажутся еще более мерзкими. Я опускаю стекло, но это не помогает получить больше информации – речь бомжа остается настолько же понятной, насколько она была таковой при ее полной изоляции. Я смотрю вверх – туда, куда тычет своим лохматым пальцем этот товарищ, и мне хочется улыбнуться, но губы не растягиваются. Смотрю на самого бомжа, и это заставляет его прекратить тыкать в небо и стыдливо опустить взгляд. Кажется, презрения в моем взгляде достаточно, чтоб его можно было заметить даже сквозь плотные солнцезащитные очки, и я заезжаю на паркинг, одновременно поднимая водительское стекло легким касанием кнопки.
