…я выключил телефон, потому что не хотел его слышать, потому что я не хотел сказать лишнего, потому что он всегда был больше, чем просто пареньком из обслуги, на которого можно наорать…
…я не отвечаю и просто иду следом. Почему бы и нет.
Я должен починить кофеварку. Отвезти ее куда-нибудь. На завод. В магазин. Хоть куда-нибудь.
Мне кажется, я сейчас расплачусь от этих тяжелых, как кусок урана, мыслей. Я слышу рядом разговор. Два женских голоса и один мужской. Мне хочется немного послушать, потому что это первые голоса за последние несколько минут, которые я могу расслышать и понять.
– Странно, что ты не водишь.
– Мужик, который крутит руль – это так сексуально.
– Ага. Это так, словно он управляет тобой, словно трахает тебя, даже не прикасаясь.
– Отлично. В таком случае, вам обоим следовало бы трахаться с таксистом Арменом, а не со мной.
– Брат, – меня кто-то берет в охапку, пытается слегка придушить, и я делаю рывок, и мне предлагают остыть, и, вглядевшись, я понимаю, что это Миха.
– Пугаешь меня, – пытаюсь засунуть руки в карманы и выпрямиться, но неизбежно раз за разом выстреливаю онемевшими пальцами мимо карманов.
– Не ссы на пол – утонем! – Миха, кажется, смеется; он такой размытый, расфокусированный, неопределенный. – Короче, я провел анализ.
– Анализ? – меня возмущает это слово.
– Да, – Миху, видимо, это смешит. – Анал-изирующий проход сделал. Короче, с цивильными телками все уныло. Но нас с тобой скучать не оставят, так как я подготовил план «буэээ». Я думаю, самое время шлифануться.
– Базара нет, – мой голос кажется мне стеклянным; дребезжащим; пустым.
– Погнали в «виповку». Она тут особая – для правильных пацанов.
Что-то мне в этой идее не нравится.
Что не нравится-то? Устал – отдыхай!
Нет, ты не прав. Погоди. У тебя же есть эта…
На жопе шерсть, и та клоками! Уймись! Иди вон, присядь.
В стене открывается дверь, которой здесь точно не должно быть, и я пугаюсь – не глюк ли это, но Миха проходит внутрь, и все становится ясно. Я захожу следом в стеклянную дверь, непрозрачную снаружи, и мы с Михой оказываемся в предбаннике, где вдоль стен стоят и курят задумчивого вида персонажи со странными прическами. Дым вьется, уходит вверх, в недры вентиляции. Кто-то сидит за столиком и курит огромный цветастый кальян. Я что-то хочу спросить насчет курения в общественных местах, старательно формулирую фразу, но меня уносит, вроде как, вслед за Михой вглубь помещения, и я пролезаю в какую-то дверь через занавески из какой-то мишуры.
– Мишаня, – слышу свой плавающий голос; кажется, я потерялся.
– Братан, ты такой уторчанный, – смеющийся, звенящий голос Михи.
– А ты – нет?
– Я – как стеклышко.
Я – как стеклышко.
Это какое-то хокку. Японский стих. Пять-восемь-пять.
«Я – как стеклышко.
На ветру болтаюсь тихо.
Сраная моя жизнь!»
– Сырок, – меня пробирает на хохот, и Миха грубо толкает меня, но я не опрокидываюсь, а сажусь на что-то средней жесткости.
Или мягкости?
Откуда вообще взялось это слово?
– Но ведь рифмуется, понимаешь? – пытаюсь достучаться до Михи, но тот отходит куда-то, на ходу бросая «Ща все будет», а я не могу успокоиться. – Ты пойми, главное – задать уникальную форму, задать мысль, сформировать brand essence. А потом уже писать от нее планы маркетинга и продаж.
Вижу, как Миха передает дамочке – как подсказывают включенные остатки мозгов – местной мамке, – тонкую пачку банкнот и говорит «Ну, ты понимаешь, Лелечка». «Конечно, милый. Полный пакет, как всегда. Отдыхайте. Шампусик будет через минуту».
Миха приходит ко мне и садится рядом. Оказывается, я сижу на кожаном диване.
– Че ты там задвигал про брэнды? – интересуется он.
– Забудь. Это работа. Заводит даже на отдыхе.
– Это хорошо. Значит, ты человек своего дела. А вот я все никак не могу определиться.
– Ты ее знаешь? – киваю в сторону Лелечки.
– Ее знают все, кому нужно ее знать.
Удивительная штука, но стоило мне присесть – и опьянение спало, и мир стал четче, контуры объектов стали явными, да и Миха стал мне ближе и роднее.
– Ладно. Давай-ка расслабимся. Каждый со своей. Выберешь?
– На твой вкус, брат, – мне почему-то хочется заплакать; странное чувство повышенного комфорта и успокоения.
– Ты только не суйся из «виповки», – с параноидальным видом говорит Миха. – Нам такими нельзя светиться.
– Такими?
Он ничего не говорит и машет рукой. Я почти уже плачу. Миха куда-то уходит. Берет двух каких-то девиц за задницы, разделенные по швам ниточками трусов, и просто пропадает. Одна задница черная, как шоколад «Милка». Вторая белая – как молоко «Тема».
И что?
– Пойдем, малыш, – почти шепчет мне в ухо голос, от которого все начинает шевелиться в штанах.
Ну, я, конечно же, иду. Почему нет? Фрагменты помещений мелькают передо мной, как лошадки на детской карусели, не давая шанса сконцентрироваться ни на чем, и чем четче я ощущаю, как моя собственная рука на ходу залазит между ягодиц какого-то существа женского пола, тем меньше у меня шансов понимать, где я нахожусь. Все содержимое моего черепа наполняется одними лишь абстрактными чувствами, среди которых превалирует фильтрованное, незамутненное желание секса.
Туман рассеивается, когда я снова сажусь. На мне расстегивают рубашку, и я зачем-то снимаю одну запонку с рукава. Меня обслуживает девочка в прозрачной черной кружевной ночнушке с шикарной, хотя и явно силиконовой грудью, черными волосами и карими глазами. Меня несколько смущает ямочка на ее подбородке и тот факт, что она выглядит немного старше меня, но это все мелочи. Девочка шикарна.
В моей руке оказывается бокал. Видимо, шампанское. Во всяком случае, это бокал для шампанского. Выпиваю залпом. А где вкус? Что за «российское» вы мне подсунули?
Влажный язык путешествует по моей груди, по животу, который я намеренно напрягаю, чтобы сучка чувствовала не только крепкий стояк, но и пресс – хотя, какого черта эта может быть интересно проститутке, да и вообще нынешним телкам, которые чаще щупают твой кошелек, чем член? – и его путешествие понемногу начинает надоедать.
– А снять с меня штаны не входит в твою компетенцию? – выдаю с желчью в голосе
– Ах, да ты шутник, – хихикает и тянется уже, наконец, к напряженной ширинке.
