К общему неудовольствию, подружка Жени выводит нашу компанию на разговор об искусстве. Во всяком случае, в ее плоскости – она рассказывает о том, как ее до глубины души поразила какая-то там новая бульварная книжонка. Я мог бы высказаться на этот счет, но не хочу пугать наивную девочку, которая не поняла до конца, куда попала и на каких правах, а Демчук и Андрей вряд ли читают больше, чем требуется для составления регулярных отчетов.
А вот Женя?
– А ты что читаешь, Женечка? – выстреливаю вопросом.
– Только техническую литературу, – довольно быстро находится Женя; а я-то рассчитывал, она хоть вспомнит пару авторов из школьной программы, все-таки специалист по маркетингу, интеллектуал. – Специализированная, по моей тематике. Она помогает развиваться.
– А как же художественная – современники, классики? – изображаю удивление.
– Мне она скучна, – пожимает плечами Женя. – Чего я там не знаю? Жизни надо учиться у людей.
– Ну, да, – усмехаюсь и поднимаю стакан. – Например, у меня. За мудрость и опыт, друзья.
Конечно, можно трактовать такую позицию Жени, как профессиональный цинизм, как вид мировосприятия, и все в таком духе. Но цинизмом чаще всего называют проявление здравого смысла, противоречащее общепринятой норме малодушия. А то, как сделала это заявление Женя, можно назвать разве что формой самолюбования и попыткой восхитить кого-то своим радикальным суждением. Наивной и глупой.
Все снова уходят покурить. Немного подавленный унылыми, хотя и сопровождающимися смехом разговорами, отхожу заказать немного острых закусок напоследок и попросить еще стакан темного нефильтрованного, чтобы не мучить этим официантку и прогуляться хоть куда-то, кроме как на улицу с прокуренной челядью.
Одновременно со мной к стойке подходит молодой, не больше двадцати пяти лет, парень в очках. Он заказывает стакан виски-швеппса и ждет рядом со мной.
– Вы как-то опечалены. Вас достало окружение? – неожиданно спрашивает он.
– Почти в яблочко, – удивленно отвечаю. – Это так заметно?
– С одного взгляда. Вообще, мы все устали от окружения, – продолжает парень. – От физического. Постоянно убегаем от него куда-то. Избегаем контактов.
– Бич эпохи, я полагаю, – пытаюсь поддержать философскую беседу, хотя не уверен, что настроен сейчас на этот лад.
– Просто сознательное волеизъявление, я Вас уверяю.
– Почему же? Считаете, это не обстоятельства делают нас такими? Не ритм жизни?
За последние полгода завязывается первая моя беседа на планке выше обсуждения вечернего выпуска новостей, и мне самому теперь будет не отлипнуть от этого паренька, какую бы пьяную чушь он ни стал нести.
– Была у меня знакомая, – рассказывает он. – Мы переписывались с ней три месяца. Прервались. Потом еще месяц. Не уверен, что мне нужно было больше, чем трахнуть ее. Даже скорее уверен в обратном. И вот – обстоятельства жизни меняются, время течет, а я…
Неловкая пауза.
– Так что с ней вышло, в итоге?
– Столь ли это важно? – пожимает плечами и берет в руку свой наполненный стакан. – Я не о том. Я о том, что мы – молодежь конца восьмидесятых – начала девяностых, – способны месяцами болтать с девушкой в интернете, действуя ей и себе на нервы, вместо того, чтобы просто взять и решиться через несколько дней после первого контакта либо однозначно пригласить ее на свидание, либо послать к чертовой матери. Ведь интернет не дает ни-че-го из того, чего мы ждем от взаимоотношений с противоположным полом. Мы несем друг другу информацию через сети, сомневаясь, ломаясь, прячась за масками IP, ников и вымышленных имен вместо того, чтобы просто узнать друг друга хотя бы по минимуму – года-полутора встреч или совместной жизни для этого обычно достаточно. Да что там – просто нескольких встреч достаточно, чтобы просто увидеть человека и что-то решить. А мы рассчитываем на то, что скайп и месседжеры попроще дадут нам тотальные ответы на все вопросы. В таких условиях теряешь нить событий за отсутствием событий. Мы – странное поколение – в плане информатизации. Она оглушила нас к чертовой матери, рухнув из глубин девяностых, затопив волной нулевых и заставив нас плавать в совершенно новом информационном пространстве. Мы легче всего путаем реальность и фикцию, больше прочих поколений склонны этим наслаждаться, но лучше последующих способны вернуться к реальности. Что будет дальше – с последующими поколениями? Они потеряются еще глубже? Или перерастут зависимости?
– Не знаю. Я даже не… – запинаюсь, погребенный под весом этой тирады.
– Черта с два человек перерастет информатизацию. Она заставляет его меняться и эволюционировать – или деградировать? – уже не первое десятилетие. Она сильнее. С ней нельзя бороться, а можно только мириться и идти рука об руку, улыбаясь смайликами и махая лайками. И главное – избегать контактов. Они разочаровывают.
– Думаете? – я словно бы на миг отключаюсь от всего, в чем вращался последние часы и зависаю между двумя мирами.
– Да. И еще – мы слишком мнительны. Пользуясь достижениями чужих знаний и интеллекта, мы мним себя слишком умными. Ошибочно и наивно. И не стремимся к развитию. Плывем по течению.
– Но есть же таланты, гении. Или уже нет?
– Наверное. Но они устают, не успев начать, у них слишком мало шансов создать что-то новое во всем многообразии информации вокруг. Они не успевают взлететь, как их нагружают балластом. И они не могут набрать высоту для полета орла.
– То есть, – меня словно обливает ледяным потоком, – никому не дано больше, чем полет…
– Вы сами знаете, – прижимает палец к губам. – Вы можете даже не говорить. Вы ведь тоже в этом принимаете участие, согласитесь.
– Мне пора, – отрываю себя от этой интенсивно заводящей мозг в тупик беседы. – Люди ждут. Было приятно поговорить. М-м-м… – протягиваю руку и жду взаимности.
Он вздыхает, чуть поправляет свои легкие, теряющиеся на уставшем лице очки и лениво подает руку.
– Как-то меня да зовут. А фамилия Вам ни о чем не скажет.
– Вероятно, – меня несколько обескураживает прямолинейность парня; наверное, я слишком привык к выскочкам, везде просовывающим свои визитки.
– А вас, кстати, устраивает Ваша спутница? – вроде как невзначай закидывает мне еще один вопрос парень со стаканом виски-колы.
– Я пока не женат, знаете. И тут я один.
– Нет, я не про женщину. Я про другую спутницу жизни.
– То есть?
– Та, с которой Вы проводите каждое утро, дни, вечера.
– А, Вы про работу что ли? Вполне себе нравится.
Он на миг поджимает нижнюю губу, словно выражая глубокое понимание, но выдает одну лишь фразу.
– Я не знаю, что хуже.
Мне больше не хочется ни о чем спрашивать. Этот разговор зашел в тупик.
