Нет, не так. Девяносто девять из ста, что мы скоро сменим каждое «ООО» из пяти – трех на продажах и двух на закупках, – на другое. В этой стране процесс смены юридических лиц перманентен, как революция. Хочешь жить – умей вертеться.
С Борисычем у меня удается только короткий разговор на общие темы в самом конце рабочего дня. Он жутко занят и выделяет мне мизерное время вроде как из уважения. Сообщает, что наш Взяточник что-то темнит и затягивает срок начала работы, и надо разбираться. Что странные времена настали, раз люди уже за откат не могут решать вопросы.
– Да, и от «Сари-Оникс» девицы приезжали, – в последнюю очередь сообщаю директору. – Внесли целый пакет предложений.
– Это те самые крохаборы, с которыми семь раз отмерь – один пошли на хер? – с усмешкой спрашивает Сергей Борисович. – Забей на них, Эдик. Ей-богу, не до их шуток сейчас.
– А что у нас реально, Сергей Борисыч? – добавляю панибратства, хотя и не уверен, что оно того стоит.
– Пока не ясно, – лениво почесывая щеку, врет старый бандит. – Ты разберись с ситуацией по Перми, ага? А там будем думать, как так вышло, и кто под меня клинья подбил.
– Разумеется.
И на этом все. Ни намека на определенность. В общем-то, этот разговор оказался пустой тратой времени. И я снова дезориентирован в том, что будет завтра.
Алина сегодня может отдыхать. По официальной версии, у меня переговоры с заездом в ресторан. По факту – я просто хочу приехать домой и попробовать выспаться.
Выспаться за всю жизнь.
Сегодня меня угораздило из-за небезосновательных опасений за судьбу машины, припарковаться в подземном паркинге офисного комплекса. Лифт почему-то не едет на паркинг, и мне приходится выйти из бизнес-центра, чтобы использовать резервный внешний вход на парковку – через будку охранника.
И едва отойдя на пару шагов от выхода из бизнес-центра, я снова вижу до боли знакомую картину. Женщина средних лет переходит дорогу, как вдруг ее цепляет за плечо «собачка» уже знакомого мне двухголового типа. Дама оступается, переходя с пешеходного перехода на тротуар, и падает. Собачка притормаживает, обнюхивает понемногу поднимающуюся дамочку, о чем-то задумывается и уже когда несчастная женщина, громко сетуя на испачканные брюки, нагибается, чтобы отряхнуться, чудовище делает рывок в сторону своей жертвы, и та хватается за сердце, оседает на столб светофора и падает без сознания.
Это уже не какой-то жалкий бомж, а вполне нормальный человек! Но ведь раньше я не видел, чтобы «собачки» так активно гуляли днем. Еще одно чудовище – с высунутым двойным языком и множественными торчащими изо лба червеобразными шевелящимися наростами, – появляется на дороге и словно бы подает условный знак уже решившей свою проблему первой «собачке», и мне кажется, что их взгляды скрещиваются на мне.
Делаю рывок вдоль тротуара. Прячусь за угол. На меня удивленно смотрит парень с огромным «тоннелем» в ухе и двумя островками волос на голове – справа и слева. Для выражения своего удивления, он высовывает кончик языка, и на нем я вижу огромный и острый с обеих сторон сквозной пирсинг. Делаю вид, что не обращаю на неформала внимания, и он уходит, что-то бормоча себе под нос.
Чем этот ублюдок сломал мне психику? Я видел этих зубастых псин также четко, как вижу Стаса или Алину – живее некуда.
Держать себя в руках. Скоро он явится и будет вымогать деньги. Наверняка, это его отсутствие – затишье перед бурей. Лысый мошенник решил поиметь меня и выбрал наиболее подходящее время – когда я оказался наиболее уязвим из-за общего масштаба проблем и нервного срыва. Но я еще подумаю, что с ним можно сделать. Пусть даже мне придется пока что подставить зад. Расплата будет куда дороже.
Кого я обманываю?
Стоп! Хватит! Чушь!
Сажусь в машину. Нервно, оглядываясь по сторонам и обостренно реагируя тормозами на каждый красный светофор, двигаюсь домой. По одной из станций крутят чертовски знакомую песню – одну из тех, что называют «песнями моей молодости». Но из всего текста мне близки только две строки, уверенно произносимые Наной Хедин.
Set the world on a fire, I'll do anything to get what I want
Возможно, в глубине души и я хотел бы, чтобы мир оказался в огне. Хотел бы оказаться одним из поджигателей и получить в результате этого пожара все, что мне заблагорассудится. Нет, я, конечно, за стабильность и порядок, несущие финансовое благополучие. Но поучаствовать в катастрофическом распиле вроде того, что происходил в девяностые, начнись этот распил снова, я бы не отказался. Черт с ним, с упадком в жизни нищих. Такие времена проводят четкую грань между лохами-работягами и предприимчивыми личностями и дают шанс преуспеть тому, кто понимает, чего хочет. Эта сепарация иногда кажется просто необходимой, когда видишь, как благодаря формальным преимуществам вроде институтской корочки и выслуги, преуспевают люди, лица которых достойны лишь того, чтобы в них плевать по три раза на дню. И уж тогда Таначадо не рискнул бы сунуться ко мне со своими собачьими разборками. Чертов псих.
Проезжая мимо церкви и останавливаясь на внезапно загоревшемся красном, я с усмешкой изучаю дурочек в платках, крестящихся по выходу из храма божьего. Задница у одной гнущейся в поклоне девицы обтянута тонким платьем, из-под которого даже с такого расстояния можно легко разглядеть швы трусов, и смотрится неплохо, а потому наводит на греховные мысли. Интересно, попы у католиков, например, жарят девиц в кабинках для отпускания грехов в качестве платы за индульгенции? Неплохой вариант, кстати. Наверняка, православные что-то такое уже придумали. Они всегда были довольно сведущи в разного рода махинациях – не зря же построили огромную обнальную контору под эгидой верховной власти страны, а потому абсолютно неприкосновенную как для общества, так и для налоговой и ОБЭПа.
Но и мы хороши. Торговцы. Слуги керешкедоков, пес нас дери! Религия и маркетинг – родные брат и сестра. Маркетинг, навешивая ярлыки, формируя и культивируя предрассудки, оберегает впечатлительного обывателя от всех ужасов реальной жизни, главным из которых является слабость этого обывателя перед реальной силой и умом менее убеждаемых. Маркетинг преподносит все под готовым, разработанным специалистами соусом, избавляя от нужды задумываться об эфемерности большинства мотиваций обывателя, о его неудачном социальном положении, о том, что ему не хватает денег, счастья, одного, другого, третьего. Первоначально делая человека несчастным от осознания того, что ему не доступно одно, реклама тут же предлагает другое, принося страдальцу истинное блаженство. Которое, разумеется, тоже существует временно. Но реклама поднимает планку своей жертвы аккуратно, опираясь на события вокруг и текущие нужды. Таким образом, если любая религия базируется на страхе смерти, то маркетинг использует страх жизни – жизни, в которой чего-то постоянно не хватает.
К чему это я? Возможно, к тому, что я начинаю верить в некоторые странные и неоднозначные вещи, которые в последнее время вижу вокруг себя. Перестаю воспринимать их только как возможные галлюцинации. Я знаю, что религия – одно из главных зол этого мира, что именно тысячелетний авторитет мировых религий ведет людей по пути насилия и ненависти, и что любая мировая религия не может быть мирной, что бы ни говорили кретины-гуманисты. Не может быть она мирной просто потому, что человек слишком склонен к разделу власти, и двухдневная секта Макаронного Монстра вряд ли приведет людей на бойню и джихад во имя их бога, а вот мировая религия, обросшая мистикой, мифами и домыслами за долгие годы поддержания и развития – запросто. И сейчас мне начинает казаться, что церковь, которой я служил все эти годы, решила призвать меня на свою войну.
